ХАСАН МУСИН – ЧАРОДЕЙ СМЕХА
Очерк жизни и творчества

МОСКВА 2000

5-7873-0004-3

Р. Е. Славский, 2000

Теперь, пожалуй, только люди старшего возраста помнят Хасана Мусина, замечательного актера, бесподобного комика, кого называли «королем смеха».

А ведь когда-то это имя гремело на цирковой арене крупнейших городов. В какой бы цирк ни приехал Мусин, на кассе вывешивался аншлаг: «Все билеты проданы». Перекупщики наживались, втридорога продавая билеты.

Директора ссорились между собой за право получить себе в цирк «кассового гастролера».

Хасан Мусин умел смешить до слез, и при этом, подобно великому Чарли Чаплину, вызывать грустные чувства.

Мне довелось близко знать Хасана. (Цирковой народец звал Мусина Костей). Я пользовался его дружеским расположением. Мы были сверстниками, оба причастны к веселому жанру, оба любители приятельских сборищ и шумных застолий. Часто встречались то в одном цирке, то в другом. Водили общую компанию, иногда беседовали о клоунских делах, хотя следует отметить, что был «и не из речистых: что-то я не замечал, чтобы Хасан пускался в пространные рассуждения о тонкостях комизма или, допустим, о секретах смеха, как об этом, к примеру сказать, любили пофилософствовать Карандаш или Леонид Енгибаров.

Почти вся жизнь Мусина прошла на моих глазах. Я был горячим почитателем яркого мусинского комедийного дарования. Видел его, когда он еще только овладевал клоунской профессией, видел, когда его искусство достигло вершины расцвета. Видел и в горчайшие дни упадка.

Творчество Хасана Мусина — явление исключительное.

В истории отечественного искусства клоунады ему принадлежит одно из центральных мест. В этой связи каждое новое сведение о жизни и творчестве талантливого мастера смеха представляет для летописи нашего цирка несомненную ценность.

Вот почему я решил поделиться своими воспоминаниями, рассказать, не претендуя ни в коей мере на всеобъемлющий охват, обо всем, что сохранила память.

Слева направо: X. Мусин, автор книги Р. Славский и сын Мусина — Валерий

Хасан Галиевич Мусин родился 8 апреля 1914 и городе Ташкенте. О годах детства будущей звезды цирка, к сожалению, достоверно почти ничего не известно. Кем были его родители? Каки им образом семья татар Мусиных оказалась в Средней Азии? В самом Ташкенте Хасан появился на свет или привезен сюда из Татарстана? Эти вопросы и по сей день стоят перед цирковедами.

Существует две версии как Мусин попал в цирк. Ми первой - он сбежал из дома и примкнул к странствующим цирковым артистам. Согласно второй — сбежав из дома, долго бродяжничал по вокзалам и базарам среднеазиатских городов, пока судьба случайно не привела его в круглое здание именуемое цирком.

Нот что сам Хасан рассказал мне на этот счет: «Однажды, спасаясь от жары, я забрел на галерку ташкентского цирка. В это время на манеже репетировала Тамара Брок. Тогда она была совсем молоденькой барышней. Тамара упорно тренировалась —разучивала новый жонглерский пассаж. И все время роняла мячи. Один залетел |ко мне на галерку. Она крикнула: «Э, пацан, брось, пожалуйста, мне мячик?»

А дальше дело обстояло так: желая помочь красивой девушке поднимать постоянно падавшие на землю предметы, паренек перелез через барьер галерки, да так с того самого дня и остался в мирке на всю жизнь...

Цирк прямо-таки околдовал сорванца. Теперь он уже не мыслил себя вне этого волшебного мира. И чтобы не прогнали отсюда, старался каждому услужить. Проворен и быстр на ногу, он одному сбегает за папиросами, другому — поможет упаковать багаж, третьему отнесет письмо на почту. Словом, стал за кулисами своим человеком.

На смышленого, разбитного мальчугана обратил внимание только что приехавший в Ташкент артист по фамилии Аристархов. Это был замечательный человек, разносторонний артист: акробат, атлет, каскадер на «китайском столе», эквилибрист, музыкант и дрессировщик собак.

Да, повезло Хаське, здорово повезло!

На третий или, может, на четвертый день Николай Аристархович поманил за собой Хасана на конюшню, подвел мальчишку к кольцам, висевшим на перекладине и сказал: «Я тебя подсажу, а ты попробуй подтянуться на руках. Сумеешь? Так, молодчина. А еще разок сумеешь? А затем пояснил обступившим их зевакам: «Попробую из хлопца артиста сделать.»

В жизни человек степенный, аккуратист, Аристархов поражал всех своей настырностью в цирковых делах. Приемыша прежде всего начал учить акробатике. - «Акробатика, что азбука для грамоты» —говорил он. Во время занятий не скупился, как в свое время и его учитель, на подзатыльники и затрещины. Рукоприкладство привело к печальному разладу...

Мальчишка не выдержал побоев и сбежал.

Николай Аристархович, по рассказам, не на шутку огорчился — жаль было затраченного труда. А главное — уж очень способный шкет попался: все схватывает с лета. Горько укорял себя: вот ведь как нескладно вышло. Не стоило так круто. Малец самолюбивый, с ним надо было лаской — лаской большего бы добился.

Супруга Аристархова, женщина тихая, добрая, прониклась состраданием и к мужу, и к воспитаннику. Своих детей у них не было, она уже успела привязаться к ласковому подростку и решила помочь делу. Отыскала Хасика где-то на вокзале, среди шпаны, уговорила вернуться, обмыла, обогрела и помирила с помягчавшим учителем.

Циркачи удивлялись, как быстро новичок дебютировал, всего через десять месяцев — случай почти небывалый.

Номер, который Николай Аристархович подготовил со своим двенадцатилетним питомцем называется «Эквилибр на переходной лестнице».

Вот что представляет собой работа на такого рода лестнице. Нижний акробат ставит себе на голову верхнего, допустим, в стойке на одной руке, а затем поднимается со своей живой ношей до самой верхней ступеньки, далее осторожно переносит ногу через перекладину и, балансируя партнером, спускается по другой стороне вниз, чтобы после короткой передышки вновь переносить его в еще более сложном трюке.

Лестницу мастер арены использовал высокую; и в связи с этим номер был достаточно опасным.

Артист старого закала Аристархов не признавал никаких лонж, то есть приспособлений, обеспечивающих безопасность, страхующих от травм при падениях. По счастью Хасан от природы был наделен бесстрашием, имел, как говорят в цирке, кураж.

В моем архиве хранится афиша, составленная в духе, характерном для того времени. (Привожу её полностью, поскольку она расширяет наше представление о цирковой специфике минувших лет).

1-ый единственный раз в сезоне! Новый мировой рекорд! Переход через лестницу с тройным балансом на радиомачте. П. А. Аристархов будет балансировать мачту на лбу, на верхнем конце которой будет стоять X. Мусин и в таком порядке они сделают полный переход через лестницу. А внизу крупным шрифтом: «СТАЛЬНОЙ ЧЕРЕП»

Цирковые старики вспоминают, что номер Аристарховых пользовался огромным успехом.

В традициях прошлых лет Николай Аристархович не чурался острых эмоциональных эффектов. Когда переносил юного партнера через трехметровую лестницу, искусно проделывал ложное движение — якобы оступился. По цирку прокатывался вскрик ужаса. Но мастеру баланса удавалось сохранить равновесие и у зрителей вырывался вздох облегчения — слава Богу, обошлось...

Надо ли говорить, что проделывать столь рискованные трюки было не просто. Для этого необходимо обладать высочайшей техникой и притом быть уверенным в себе. Приведу в этой связи любопытное высказывание замечательного актера, Бориса Бабочкина, создателя в кино образа легендарного Чапая. Он писал: «Я всегда думаю, как хорошо было бы, если бы мы, актеры театра, приобрели ту совершенную точность работы, которая свойственна цирковым артистам и без которой они все давно бы покалечились...»

Не хуже обстояло дело у Хасана и с освоением основ музыкальной грамоты. Там, где другому ученику нужны были месяцы, ему — дни. Аристархов знал ноты, хорошо играл на баяне. У него была целая коллекция инструментов от эксцентрического полубаяна с граммофонной трубой до задиристо-писклявой гармошечки, величиной со спичечный коробок.

Через год способный паренек стал исполнять имеете со своим воспитателем еще и музыкально-акробатический номер.

Они выходили на манеж в русских боярских камзолах малинового бархата, расшитых жемчугами и ловко проделывали целый ряд акробатических трюков, одновременно играя на различных гармониках. Это было в высшей степени оригинально.

Передо мной фотоснимок, на котором оба артиста — учитель и ученик — изображены на фоне стола сплошь заставленного всевозможными музыкальными инструментами. Но из всех из них Хасану особенно пришлась по душе концертина, с которой он уже не расстанется никогда. Так и пройдет с нею через всю свою творческую жизнь. Концертина станет его своеобразной визитной карточкой, фирменным знаком вроде тросточки Чарли Чаплина, вроде черного ирландского терье­ра Карандаша, вроде красной розы Леонида Енгибарова.

Вся жизнь Хасана теперь подчинена выступлениям и тренировкам. Тренироваться приходится много. Ежедневно. Это необходимо, чтобы совершенствовать технику владения своим телом и своим инструментом — концертиной. Чтобы все время оставаться в форме подобно скрипачу-солисту, подобно рекордсмену в спорте. Это уже вошло в плоть и кровь. Стало безотчетной потребностью.

Вместе с приемными родителями подросток переезжал из города в город. Жизнь на колесах пришлась ему как нельзя более по душе. Время было спокойное, сытое — шли благодатные годы НЭПа; публика охотно посещала все зрелищные заведения. Контракты у Аристархова были подписаны на много месяцев вперед. Начинающий артист легко вписался в замкнутый цирковой мирок, где национальность, личный достаток, красота, уродство, черты характера не имеют никакого значения. Здесь ценят только одно -профессиональные достоинства. А с этим как раз у Мусина дело обстояло куда как превосходно. Он всей душой полюбил цирк, а цирк — его.

Юный Хасан со своим учителем-партнером Н. А. Аристарховым

Интересно, что уже тогда, в юности Хасана уважали даже пожилые артисты. Вот каким он запомнился в ту пору старому наезднику Д. П. Косареву. (Запись с его слов). «Для меня, конника, люди делятся на две категории: на тех, кто любит лошадей и на тех, кто к ним равнодушен. Этот относился к первым. Мусину были в радость все животные. А что до лошадей, так он их просто обожал. Бывало с получки накупит моркови или сахара, набьет полную кепку и — на конюшню, кормить своих любимцев. А вообще сказать, это был веселый, заводной паренек. Со всеми держался запросто. Ходил опрятный, подтянутый, выглядел настоящим щеголем. Нравился девчонкам. Я не раз наблюдал как поклонницы присылали ему письма и записочки... Аристарховы относились к нему как к родному. Я видел, что мой друг Коля гордится своим выкормышем. Положим, и было чем гордиться: в манеже - орел, дома - помощник исправный. Еще бы не гордиться! К делу малый относился серьезно. И вообще в нем было развито чувство ответственности».

В молодости не видишь, как стремительно проносится время. Хасан рос, росло и его исполнительское мастерство, развивался художественный вкус, расширялся общий кругозор.

В эту пору Николай Аристархович стал замечать, что Хасик с каким-то особым пристрастием начал интересоваться работой клоунов. Только успел переодеться после своих номеров, глядь - его и след простыл. Он уже где-нибудь на цирковой верхотуре смотрит во все глаза на выступление эксцентриков, забавных комиков, которые веселили публику в воздушном полете или на батуте. А то еще чего надумал: напялит на себя униформу и стоит в артистическом проходе и, как завороженный, следит за каждым жестом коверного. Неужто клоуном стать надумал? Нет, быть того не может! Куда ему!

Аристархов хорошо понимал: сделаться «рыжим» или хотя бы «белым» - надобно сперва накопить большой жизненный опыт. А без этого какой из тебя клоун. Ведь Хаська еще юнец. Да и неизвестно, есть ли у него еще способности к этому делу...

Знал бы воспитатель, что его питомца самым серьезным образом прельщает клоунская профессия; она все настойчивей и настойчивей стучалась в его сердце, звала к себе: «Смелей! Ну, смелее же, смелей! У тебя получится. Все равно, так или иначе ты придешь к роли клоуна. Эта роль в полной мере отвечает твоему природному дарованию.»

Внутренний голос с каждым днем звучал громче и отчетливей, звучал и тормошил дремавший до поры талант.

И Мусин внял своему внутреннему голосу. И сделал решительный шаг навстречу своей мечте.

К тому времени в стране произошли значительные перемены: кончился НЭП, началась новая эпоха — суровая эпоха индустриализации и пятилеток. Вырастали новые города. Повсюду — от Архангельска до Хабаровска — строились новые цирки.

Как раз в ту пору и произошли две памятные встречи, которые и определили будущее Хасана Мусина.

Наконец-то ему посчастливилось увидеть на экране кинотеатра легендарного Чарли Чаплина, о котором слышал столько восторженных слов.

...Когда маленькая, удивительно подвижная фигурка забавного человечка с черными усика­ми, в черном котелке, в черном кургузом сюртучке появилась на улице какого-то американского города, молодой циркач так и впился в экран. Обтрепанный бродяжка Чарли, размахивая бамбуковой тросточкой, подобно настоящему франту, потешно колобродил то в аллеях парка, то на палубе корабля, то в чьей-то гостиной — и всюду этот никогда не унывающий, жизнерадостный рыцарь предприимчивости был необыкновенно комичен и неизъяснимо трогателен.

Впечатление было потрясающим, просто оглу­шительным. Вот это да! Вот это ко-о-мик! Насто­ящий бог юмора!

Отныне гениальный актер Чарльз Спенсер Чап­лин станет кумиром Мусина. Любовь эту он про­несет через всю свою жизнь.

Вторая встреча также оставила неизгладимый след в памяти будущего клоуна. Встреча эта про­изошла в Семипалатинском цирке. «Братья Аристарховы» - так писали в афишах и програм­мках - приехали сюда на открытие сезона. Здесь-то Хасан и увидел впервые того, о ком так много рассказывали приятели - Генри Лерри. Этого замечательного артиста называли в цирке настоящим спецом своего дела. Говорили, что ни один коверный не имеет такой разнообразной работы, как он. Мастак во всех жанрах: и на проволоке, и в воздухе, и в прыжках, и наездник, каких поискать.

Еще узнал Хасан, что происходит Лерри из славной цирковой семьи, что на манеже с пяти лет и что настоящее его имя — Кенсарин, а Генри — псевдоним. О Лерри за кулисами говорили с почтительностью. Так обычно отзываются о человеке, которого любят и хотят, чтобы и другие прониклись к нему добрым чувством.

Выступал Кенсарин в маске Чарли Чаплина. И хотя видеть коверного Хасану приходилось лишь урывками, только когда освобождался от своих номеров, тем не менее цирковой Чаплин восхитил юношу. Да, конечно, клоуны у ковра, с которыми встречался прежде — а он их за те восемь лет, что обосновался в цирке, перевидал немало – и в подметки не годились Лерри. Ну разве хоть один их них мог так весело, так изобретательно заполнять паузы между номерами; разве способен кто-нибудь так забавно танцевать, так оригинально жонглировать! А какую смешную сценку разыграл на лошади - умора да и только! Все у Лерри было новое, все незнакомое и все он проделывал неподражаемо. Несколько дней спустя Хасан увидел Генри еще и в каче­стве замечательного прыгуна. И что поразитель­но: прыгал Кенсарин с порванными связками на ступне. (Об этом Мусин узнает позднее). Упи­раться о землю ступней он мог, а вот приподнять ее — не получалось. И тогда Лерри приду­мал — головаст был — особый «протез»: от пояса к ноге шли струны, с их помощью он и подтягивал носок. Ну кто бы мог подумать, что столь сложные акробатические комбинации выполняются с порванными связками.

Мусин сделался тенью Генри-Чаплина. Ходил за ним по пятам, ловил каждое слово, старался чем только мог услужить. По утрам с нетерпением ожидал, когда появится в цирке этот обожаемый человек, без него все тут казалось тусклым и неинтересным.

Решение созрело в сознании Мусина окончательно. Да, он будет коверным и будет тоже выс­тупать в маске Чаплина. И притом очень хочется быть хотя бы немножечко похожим на своих ку­миров - Чарли и Генри.

Исподволь, в тайне ото всех разучивал чаплинскую «утиную» походку, мастерил реквизит, посещал комиссионные магазины в поисках котелка и тросточки.

Всеми своими помыслами молодой эквилибрист на переходной лестнице был устремлен к одной, единственной цели — стать клоуном у ковра.

Вот уж действительно, прав Леонид Утесов, тысячу раз прав, говоря, что искусство клоуна «это огромный труд и немножечко чудо».

Чудом можно было бы назвать и то, что произошло с семнадцатилетним Хасаном в Алма-атинском цирке, куда он перебрался вместе с воспитателем после Семипалатинска. На этот счет кто-то может сказать: счастливое стечение обстоятельств. Да, случай много значит в актерской судьбе; сколько раз бывало, что он все опрокидывал в устоявшейся жизни. Однако сказать, что карьерой клоуна Мусин обязан лишь случаю, было бы неверно. Разумеется, случайность сыграла свою роль. Но и без этого, не тогда, так позднее, он все равно вышел бы на эту дорогу.

Итак, программа Алма-атинского цирка оказалась без коверного - не приехал. И тут быстрый разумом Хасан принялся уговаривать своего партнера, чтобы тот договорился с директором - пусть разрешат ему, Хасану, заполнять паузы. У него уже имеется чаплинский котелок и тросточка. Подготовлено семь реприз. Николай Аристархович аж руками всплеснул: а как же наши номера?!

А очень просто. Все продумано. Как недавно в Семипалатинске было: Лерри в своем клоунском виде входил во многие номера — и на проволоку, и на лошадь, и на мостик поднимался к воздушным гимнастам. Точно таким же манером и он, Хасан, вольется в «Переходную лестницу» и в «Музыкальный акт». Номера от этого, вот увидите, только выиграют...

Горячая, взволнованная просьба питомца и какая-то внутренняя убежденность подействовали на атлета, человека, по натуре, отзывчивого. Что уж он там говорил директору цирка, осталось неизвестным. Да это и не суть важно. Важно, что Мусину было разрешено попробовать. Так и было сказано: «Ладно, пусть испытает себя.»

Не трудно представить, как напряженно готовился дебютант к своему первому выступлению, как отчаянно волновался перед выходом на ма­неж в образе Чаплина-коверного.

Интересно, что же исполнял новичок в тот решающий для его биографии вечер? Вот что известно доподлинно со слов самого Хасана: «Я делал тогда те репризы, которые позаимствовал у свое­го любимца Генри Лерри.»

Ну, что ж, такой плагиат на первых порах не возбраняется. Ведь в начале своей карьеры многие, да, можно сказать, все артисты кому-то подражали. Сценки и шутки Лерри явились тем трамплином, оттолкнувшись от которого, Мусин как человек истинно творческого склада скоро, очень скоро обретет собственное комедийное лицо, собственный стиль и собственный репертуар.

Как же прошло его первое выступление? По воспоминаниям очевидцев, восторга его работа не вызвала. В целом же публика доброжелательно отнеслась к молодому весельчаку. Когда закончилось представление, директор вызвал коверного к себе в кабинет, и, дружелюбно положив ему руку на плечо, сказал: «Я понимаю — начинающий клоун, первый выход, огромное волнение, неизбежные промахи и срывы... Дело обычное. Но вместе с тем я заметил в моем юном друге божью искру. А это уже говорит о многом». И добавил, что это дает ему основание надеяться, что со временем из товарища Мусина выработается настоящий клоун. - «С этого дня ты будешь работать коверным каждый вечер.»

Добрые слова, сказанные вовремя, подбодрили, вселили веру в себя, столь необходимую каж­дому человеку, кто делает первые шаги на новом для себя поприще.

Итак, осенью 1931 года в цирке города Алма-ата Хасан Мусин шагнул навстречу своей буду­щей карьере — феерической карьере клоуна.

Предсказание директора сбылось — Мусин стал профессиональным клоуном. В этой связи позволю себе небольшое отступление.

Недавно мне, наконец-то, посчастливилось уви­деть превосходный фильм «Клоуны», снятый из­вестным магистром экрана Федерико Феллини. Картина оставила двойственное чувство: с одной стороны —восхищение художественными достоинствами классической ленты, а с другой — досаду. И вот почему. Всем строем своих киноаргументов автор фильма подводит нас, зрителей, к мысли: клоунада в современном цирке умирает. Принять эту безысходную концепцию просто невозможно. Хотелось спорить с режиссером. Протестовать. Да нет же, не умрет клоун! Не может умереть!

Клоун бессмертен.

Во все времена, у всех народов этот забавный чудак, веселый насмешник, мнимый глупец и одновременно мудрый философ, щедро одаривает нас радостным смехом - этим чудесным даром человечеству. Клоун с детских наших лет и до старости, когда мы приводим в цирк своих внуков, — всегда с нами.

Куприн писал: «Главный номер цирковой программы — талантливый клоун, он умеет смешить народные массы добрым юмором». И это действительно так. Многие приходят в цирк исключительно ради выступления веселых мастеров смеха.

До мастера смеха Хасану Мусину, понятное дело, было еще далековато. Он только-только вступил в пору совершенствования своей комедийной техники.

Усердный подмастерье смеха увлеченно постигал секреты циркового комизма. На этом этапе с ним, как и со многими новичками, случались забавные курьезы. Об одном из них мне рассказал Н. Л. Ольховиков, известный жонглер на лошади. В Ростовском цирке Мусин попал в общую программу с популярным клоуном Якобино. Наторелый в буффонадном комизме Филипп Францевич, говоривший по-русски с сильным акцентом, попросил молоденького коверного подыграть ему в пародийном антре «Мадам Каталлани». В этом антре Якобино предстает в образе певицы-знаменитости, гастролировавшей некогда в России. По описанию Ольховикова, Якобино был одет в роскошное женское платье, на котором выде­лялся пышный бюст и еще более пышный турнюр. (Модницы прошлых лет подкладывали сзади подушечки, чтобы придать фигуре сексуальную округлость). А у клоуна, чья профессия основана на утрировке, вместо подушечки был привязан сзади гончарный горшок, в котором находился живой петух. Для чего? Когда птица, по ходу сценки, оказывается на свободе, она очумело носится по манежу, залетает на места к зрителям, производя страшный переполох и вызывая долго не смолкавший хохот.

В условный момент коверный должен был стукнуть мадам по заду бамбуковой палкой, чтобы горшок разбился, а пернатый пленник попал на манеж. Но, увы, зеленый юнец, человек по натуре в высшей степени добросовестный, в тот раз от великого волнения переусердствовал: он с такой силой огрел «певицу», что несчастный петя отдал Богу душу... «Был, как вы понимаете, скандал, заключил рассказчик, были обидные упреки, но был и примирительный куриный суп, сваренный женой Якобино».

Некоторое время воспитатель и его питомец еще поработали вместе, но потом Аристархов принял решение распроститься по-доброму. Ему стало ясно: выкормыш уже отошел от него, уже вполне самостоятелен, всеми помыслами углубился в свою новую любимую профессию. И уже, слава Богу, в гору пошел, уже узнал вкус успеха. А лестница наша и гармоники отошли для него на задний план...

Обидно, конечно, терять отличного партнера. Ведь вложил в парня всю душу.

Вынянчил, выпестовал, а теперь, видите ли, стал не нужен. Впрочем, не с ним, Аристарховым, одним таким-то макаром расплатились... Видать, не судьба. Силком, однако ж, удерживать не станет. «И палки в колеса вставлять тоже не в моем характере. Малый уже оперился, пускай летит с Богом на все четыре стороны».

Нет, нет, новых партнеров заводить уже ни к чему. Когда тебе переваливает за сорок, такая работенка уже не по силам. «Буду солировать на гармониях. И собачек дрессированных заведу, давно мечтал, — поделился он с женой.

... Расставание было трогательным, оба прослезились, а Клавдия Андреевна плакала навзрыд.

После войны Аристарховы обосновались в Екатеринбурге, на окраине Уралмаша. Жили в деревянном домишке, состоявшем из маленькой кухни и одной комнаты, уставленной в два этажа клетками с собаками. И что любопытно: Николаю Аристарховичу уже перевалило за семьдесят, в манеж давно уже не выходил, а тем не менее тренировок не прекращал: ежедневно отжимал стойки и дрессировал собачек...

Вся округа уважала этого скромного, добродушного, приветливого старика.

Ушел он из жизни холодным февральским утром 1974 года.

Мусин всегда, до конца дней с душевным почтением и теплотой вспоминал о своем учителе, партнере, приемном отце — Николае Аристарховиче Аристархове.

В древнетатарском эпосе встречается изобра­жение человеческой фигуры, держащей в руках сосуд, из которого выливается вода. Это символическое воплощение истока реки. Истоком творчества Мусина явились уроки Аристархова. У него Хасан получил отличную выучку: овладел техникой акробатических прыжков, искусством баланса, постиг музыкальную грамоту — сделался виртуозом игры на концертине. Этот творческий багаж позволял ему самым заметным образом обогащать свои выступления, делать их зрелищно-эффектными.

Будучи человеком фанатически преданным своему делу и, по рассказам его коллег, неутомимо трудолюбивым, Хасан Мусин не только шлифовал уже освоенное, но и энергично расширял круг профессиональных достижений во многих цирковых жанрах. А это, говорит старинная книга о комедиантах, «украшает клоуна, как корона короля.»

К истокам творчества Мусина можно отнести и художественные впечатления юности. В свободные от работы дни Клавдия Андреевна, жена Аристархова, водила приемного сына в кино, на эстрадные концерты и в театры на спектакли - до всего этого она была большая охотница. А кроме того, разъезжая по циркам, Хасан встречался с первоклассными артистами, ежевечерне наблю­дал их высокие профессиональные достижения. Жадный до зрелищ, он перевидал всех звезд арены и эстрады.

Время пробы своих сил у молодого клоуна было уже позади. С каждым выступлением крепла его уверенность в собственных силах, росло комедийное мастерство, каждый вечер накапливался опыт. Хасан воочию видел, как раз от раза публика принимает его все теплее и теплее.

И что мне представляется важным, Мусин вполне отчетливо осознавал силу своих немалых возможностей и высоту своего дарования.

Коверного прославленный мастер смеха Карандаш назвал связным между ареной и амфитеатром. «Публика, -- сказал лидер искусства клоунады, — сразу же признает в нем «своего». Для нее в этом суждении важны два ключевых слова: «связной» и «свой». В той же роли связного между подмостками и зрительным залом предстает и эстрадный конферансье. Разница с коверным лишь та, что ведущий концерт прокладывает мостики между номерами или, иначе говоря, цементирует концерт остротами, тогда как коверный

- игровыми интермедиями. Что же касается «своего», то зрители из всех участников циркового представления своим считают только одного коварного.

Первая обязанность клоуна у ковра - заполнять паузы между номерами в то время когда

униформисты - слуги манежа - убирают реквизит одних артистов и устанавливают аппаратуру других.

Клоуну у ковра отпущено всего несколько ко­ротких минут, а иногда и считанные секунды. И за эти быстротечные мгновения он должен взорвать равнодушие цирка, должен не только завладеть вниманием зрительного зала, но и заинтересовать всех своим действием.

Не забудем, что в то же самое время по всему манежу снует добрый десяток униформистов, занятых своим делом. Как тут не затеряться среди них? В особенности если на тебе не кричащий костюм и если ты не с размалеванным лицом.

Кто-кто, а уж Мусин, хоть и начинающий клоун, а был виден. Сотни заинтересованных глаз ловили каждое его движение, каждый фортель. Уже тогда он умел собрать внимание всего цирка на своей тщедушной фигуре. Уже тогда был способен заполнить паузу так, что публика, увлеченная забавным зрелищем симпатичного Чарли Чаплина, не замечала как весь манеж усилиями униформистов волшебно преобразился.

Главная задача, которая стоит перед каждым коверным — развлекать зрителей. Для этого клоун должен умело пользоваться рычагами смешного. А тут одним внешним видом не обойтись. Нужно мастерство. Сколько раз мы видели на цирковом манеже безуспешные потуги иных коверных развеселить публику. Вот уж действительно, что может быть печальнее, чем несмешной горе-клоун.

Мусин даже на первых порах был способен рас­смешить публику. «Его комизм, как сказано в одной рецензии, не натасканный, а природный».

Начинающий комик, чуткий к своему успеху, стал замечать: вчера над какой-нибудь сценкой хохот, а сегодня — лишь жидкие смешки. Почему так? В чем тут дело? Немного позднее понял: публика всегда разная. В субботу, скажем, прием иной, нежели в понедельник, в четверг смеются не так дружно, как в воскресенье.

И еще он сделал для себя важное, если не ска­зать важнейшее, наблюдение, а точнее открытие. Оказывается, шлифовать его репризы, сценки и миниатюры помогает — ну, кто бы мог подумать! —публика. «Публика - - это бик матур кыз, -сказал ему в Казани новый друг Халил Галеевич Абжалилов, замечательный татарский актер театра и кино. Хасану всегда везло на знакомства с интересными людьми. Судьба постоянно сводила его то с геологом, начиненным необычайными ис­ториями, то с кинорежиссером, то с умницей-литератором.

Абжалилов проникся дружеским участием, почти нежностью к молодому обаятельному циркисту, как он выражался. И не скупился на советы относительно актерской профессии. «Публика, -повторил он, —это все равно что бик матур кыз (очень красивая девушка). Она ослепительно хороша. И потому ее внимания добиваешься не ты один — многие. Бик матур кыз к тому же чертовски разборчива и капризна. Но, чтобы она выделила тебя среди других, чтобы улыбнулась тебе, и чтобы, в конце концов, приблизила к себе, ты должен очень и очень постараться. Из кожи вылезь, всех обгони и добейся ее, понял?!»

Этому совету маститого актера-друга Хасан сле­довал всю жизнь. И всю жизнь завоевывал прекраснейшую из прекрасных бик матур кыз.

Герой популярной песни «Арлекино» утверждает, что для него существует «лишь одна награда - смех». Настоящий клоун — клоун по призванию, смех публики ставит выше гонорара. Смех зрительного зала для него, действительно, высокая награда. Когда клоун утрачивает способность смешить, он сходит с дистанции, а нередко и кончает жизнь самоубийством. Историю клоуна Кользеро, «потерявшего смех», великий режиссер и сценарист Чарли Чаплин положил в основу очаровательного фильма «Огни рампы».

Тесный контакт с аудиторией -- ни с чем несравнимое чувство. Об этом Мусин скажет в одном из интервью: «Зрители с их горячим дыханием, с их предчувствием веселья и есть источник творческого горения». А в другом интервью о том же самом сказал: «Клоун своим смехом дает усталому горожанину, задыхающемуся от бензинового смога, глоток освежающего кислорода».

В этой связи зададимся вопросом: почему клоун на киноэкране или в окошке телевизора не производит такого впечатления как при непосредственной встрече? И более того, почему, сидя в кинотеатре или перед «ящиком», и видя проделки клоуна, мы почти не смеемся? Все это потому, что только общение с живым артистом способно дать ощущение подлинности, способно захватить, взволновать, рассмешить.

Клоун, по словам английского писателя Джима Брендта «доводя до абсурда такие человеческие пороки, как себялюбие, невежество, коварство, ненависть, связывает себя с публикой узами смеха» (курсив мой). Да, конечно, узы или говоря подругому, контакт со зритель­ным залом чрезвычайно важен для творческого самочувствия артиста. Олег Табаков говорил, что публика неизменно дает ему «взлетную силу».

Сохранилось несколько высказываний Мусина на этот счет, но не той поры, когда он еще только нащупывал свой путь, а когда уже поднялся (воспользуюсь выражением прославленного клоуна-дрессировщика А. Л. Дурова) по ступеням на «верхний этаж лаборатории смеха». Так вот Хасан Галиевич говорил корреспонденту журнала «Эстрада и цирк»: «На основе многих на­блюдений могу сказать, что не кто иной, как публика оказывает решающее воздействие на творчество циркового клоуна... Зритель — это мой ре­жиссер, мой советчик, мой корректор. Но самое важное: зритель - мой партнер...Я заряжаю публику весельем, а она меня — живой энергией, точно аккумулятор. Ну, а потом энергия аккумулятора приводит в действие мотор и зажигает лампочки».

Тогда, на пути к скалистым вершинам славы он был целиком поглощен поисками своей творческой индивидуальности. Мусин никогда не забывал добрых наставлений своего старшего друга Халила Абжалилова, который внушал ему: «Наша с тобой профессия похожа на летящего орла. Сила наша в непрестанном движении. Если бы орел остановился, сложил крылья - все! Упал. Разбился!»

Главной заботой Хасана в те первые годы был репертуар. Он уже давно освободился от всего, что позаимствовал у Генри Лерри и настойчиво искал свое.

Создать что-то новое, даже двухминутную ин­термедию, но такую, чтобы вызывала смех и что­бы в ней была своя логика, последовательность —дело трудное, чрезвычайно трудное. Ему уже пришлось с этим столкнуться. Сколько номеров после проверки было отброшено - - не понравились самому. Это, однако, не охладило его. Напротив, лишь подстегнуло. Будучи изобретатель­ным выдумщиком, он искал везде - в книгах, на страницах журналов, в уличной толпе, в играх детей, в поезде под стук колес, во время киносеанса. Случалось, что какой-нибудь фрагмент комедийного фильма давал сильный толчок мысли, и тогда рождалась новая миниатюра. В другой раз удавалось переделать остроумный анекдот. приспособив его к манежу.

Коллега Мусина - - веселый клоун Анатолий Смыков — отзывался о нем, как о человеке необычайно наблюдательном. «У него глаз с крючим, — говорил Анатолий, — другой пройдет мимо смешного и не заметит. А уж Хасик не пропустит. обязательно подцепит своим крючком: разовьет, раздраконит и, пожалуйте, готова новая щенка».

Некоторые яркие интермедии рождались у Мусина импровизационно. Кроме наблюдательного. он обладал высоко развитой фантазией и художественной интуицией. Благодаря этому увидели свет цирковых прожекторов такие забавные сценки, как «Можно поиграть?», «Собачка», «Опилки на ковре».

Мусин не кончал ни театральных, ни цирковых училищ. Но ведь «школа» не все­гда способна воспитать хорошего артиста. Артиста формирует талант, изящный вкус и практика. Практика в особенности. Практика как раз и развивала дарование Хасана. Но активнее всего практика способствовала импровизации. А «глаз с крючком» помогал выуживать те художественные детали, из которых, как из искры, он раздувал огонь.

По этому поводу он говорил репортеру журнала «Смена»: «Я всегда настроен на волну импровизации.

Дельные идеи чаще всего меня посещают во время работы». Собеседник уточнил: «Выходит, что творческий импульс вы получаете непосредственно от зрителей?» «Вот именно, — ответил он, и стал развивать свою мысль. Допустим, кто-то громче других засмеялся или ребенок на руках родителей от изумления всплеснул руками; или же дама в первом ряду как-то странно прижимает к себе сумочку — все это мгновенно, неизвестно каким образом, рождает импровизацию. И я обычно иду навстречу этому чувству. И свободно импровизирую.»

Художественные детали являлись теми зародышами, из которых нередко вырастали комедийные миниатюры. Подобно живым организмам, они день ото дня крепли, развивались, и, наконец, вступали в пору зрелости. Таким образом возникла из наблюдений очаровательная сценка «Можно поиграть?»

... Только что закончился номер музыкальных эксцентриков. Исполнители раскланялись и покинули манеж. К столу, на котором были расположены инструменты, подошел Мусин—Чарли Чаплин и вежливо, жестами спросил у инспектора манежа, дескать, позвольте и мне немножечко поиграть.

- Ни в коем случае! Отойди от стола!

Глубокий вздох... Что ж, нельзя так нельзя. И уже кротко и смиренно поплелся было прочь, но вдруг увидел на барьере, видимо, забытую шестигранную гармошечку - концертину. Долго, очень долго смотрел, как завороженный на инст­румент. Скромно присел на некотором отдалении, не сводя глаз с заманчивой вещицы. И хотя добрый десяток униформистов снует по манежу, все взоры зрителей прикованы к нему. Вот Чарли придвинулся к притягательной игрушке. Ведь соблазн так велик... Но и опасность немалая. Наконец, переборол страх. Огляделся -- кажется, никто не видит. Цап! и -- под пиджак. Застыл на секунду-другую, только поводит расширенными глазами по сторонам. Все в порядке. Слава Богу, никто не заметил. И уже не сомневаясь, засеменил к выходу. Но не тут-то было. Ин­спектор манежа догнал плутишку и отнял вещь. Однако Чаплин не из тех, кто отступает. Люби­тель музыки улучил момент и опять умыкнул гармошечку. И опять ее отобрали. С упорством маньяка коверный предпринимает попытку за попыткой завладеть вожделенным предметом...

Но вот инспектор манежа отлучился по делам за кулисы и концертина в руках торжествующего Чарли. Торопливой украдкой растянул меха — приятный мелодичный звук. На лице крайнее изумление: скажите, пожалуйста, как просто. И до чего же прекрасно! Попробовал нажимать на клапаны — полилась нежная упоительная мелодия... И весь цирк заслушался игрой этого скромного, но удивительно искусного гармониста.

А вот и еще одна миниатюра, совсем короткая, но такая прелестная, возникшая как бы из шутливого дурачества клоуна-весельчака. Впро­чем, это даже и не миниатюра, а так, набросок, выполненный талантливой рукой, беглый набросок, рожденный сию минуту, как игривая импровизация.

... На манеже дрессировщица собачек с целым выводком четвероногих артистов. Чарли-шалун просит принять и его в компанию, ведь он вполне сойдет за песика. При этом Мусин опустился на четвереньки и, приложив свою тросточку к тому месту, где у животных растет хвост, по-собачьи помахивал ею, выражая дружелюбие и предан­ность.

Или другая зарисовка в том же духе. Она ис­полнялась во время выступления акробатов, работа которых необычайно трудна. В особенности, если это смешанный дуэт — мужчина и женщина. Под конец номера, перед финальным трюком, нм всегда нужна короткая передышка. Эту паузу Мусин заполнял неподражаемо.

Когда партнер грациозной акробатки отходил, чтобы припудрить руки магнезией, возле девушки возникал любвеобильный Чарли. Опираясь на тросточку, вздыхатель глядел с комичным смущением на красавицу обожающими глазами. Акробатка мило улыбалась и явно благосклонно принимала ухаживания забавного кавалера. А тот, осмелев, стал легонько теснить барышню, не смея, однако, от робости взглянуть на нее. Но вот он уже почувствовал прикосновение своего плеча к ее руке... Полный ожидания, льстя себя надеждой, клоун повернул голову и — о, ужас! вместо нее, перед ним он, высокий, широкоплечий силач. Обомлев, Чарли попытался улизнуть, но был задержан. Атлет дружески протягивал ему руку - «Я не сержусь, -- говорил он всем своим видом. — Останемся друзьями». И в знак примирения пожимал руку влюбчивого простофили, да так крепко, что опростоволосившийся чудак корчился от боли. А потом смешно с трудом раздвигал один за другим спрессованные пальцы.

В искусстве Мусина решающим было не что, а как. И в самом деле, ну что, казалось бы, смешного в том, что клоун изобразил собачку, виляющую хвостом, в том, что Чарли-ухажер забавно сплошал. А фокус-то в том - к а к это было сыграно. Чувство красоты, чувство меры были развиты у Мусина смолоду в высшей степени, именно это и придавало его «пустячкам» художественную завершенность, доставлявшую зрителям истинную радость.

Продолжая этот разговор, опишу еще одну миниатюру, на мой взгляд, просто очаровательную. (В его репертуарной книжке она значилась как «Опилки на ковре», сам же Хасан называл ее коротко «Опилки»).

... В тот. момент, когда униформисты, воору­женные метлами, принимались чистить ковер, из-за кулис появлялся Чарли Чаплин с неизменной концертиной в руках. Он мастерски наигрывал лирическую мелодию. Было видно, что музицирование доставляет ему огромное удовольствие. Чтобы не мешать работающим, клоун усаживался на барьер. Гармоника в его умелых руках пела самозабвенно...

Но вот, наконец-то, ковер подметен. Теперь очередь за барьерной дорожкой — ее тоже нужно очистить от пыли. Униформист деликатно потревожил музыканта, предложив ему перейти в манеж. Все еще в плену дивной мелодии, клоун, словно лунатик, прошагал по тщательно выметенному ковру и не заметил, что опилки с его туфель испачкали ковер. И тотчас перед незадачливым концертантом вырос строгий блюститель цирковых порядков. - «Взгляните, что вы натворили!» Чарли обернулся и вытаращил глаза. Надо было видеть, до какой степени смутился бедняга, деликатный по своей натуре. На его лице отражалась целая гамма мимических выраже­ний - глуповатая улыбка, какую мы видим у человека, сконфуженного из-за своей оплошки, улыбка сменялась ужасом, потом — растерянностью, затем поспешная готовность исправить свою неловкость: Мусин срывал со своей головы шля­пу и принимался мести ею ковер. Да переусердствовал — обсыпал начальственные брюки...»

Ну, а дальше, ясное дело, возмущенный инспектор манежа грубо прогнал этого вечного неудачника - «Пошел вон отсюда!!!» В ответ на хамское обращение у Чарли взыграло чувство собственного достоинства. Клоун вежливо приподнимал шляпу, как бы говоря: «Я, конечно, извиняюсь, но не потерплю бесцеремонного обраще­ния с собой!» С гордым видом он отходил на середину манежа, намереваясь продолжать концерт.

Инспектор пришел в негодование: «Это еще что за вольности! А ну-ка, убрать его отсюда!» — приказал он своему подчиненному. -- «Ишь чего захотели — «Убрать! — Как бы не так! Сперва поймайте меня!» -- мимически говорил клоун, пускаясь наутек. И что интересно, зрители, все как один, сочувствовали симпатичному музыканту. В этой погоне униформиста за коверным было много от ребячливых проказ. Улепетывая, ловкач дразнил преследователя -- загибал один за другим углы ковра. Догоняя клоуна, униформист задел за отогнутый угол и растянулся. И, конечно же, не заметил, как беглец проворно завернулся в четвертый угол ковра...

Наивно? Да, наивно, но таков закон циркового комизма, схожего в чем-то с детской игрой, в которую охотно включается зрительный зал. Было забавно глядеть на униформиста, который, оторопело озираясь, искал исчезнувшего нарушителя - ну прямо как спишь землю провалился...

Неожиданно из-под ковра выпростались руки с гармоникой. Концерт продолжался. Лились радостные звуки прерванной мелодия.

Подобного рода сценки в описании много теряют. В сущности, читатель знакомятся лишь с голой схемой. Тогда как на самом деле, в исполнении Хасана Мусина иные из этих сценок превращались в маленькие шедевры.

Новеллами без слов назвала ашхабадская газета «Туркменская искра» безмолвные сценки Мусина. «Он смешит и удивляет вас, не произнося ни слова, — писала газета. А между тем, мы многое узнали от него в тот вечер, узнали о чувствах этого забавного и трогательного человечка и о тонких движениях его ранимой души. Вот уж воистину красноречивое молчание.»

Клоун-мим... Теперь и на цирковой арене, и на эстрадных подмостках эта разновидность искусства пантомимы уже не редкость. А в те времена артистов этого жанра насчитывалось единицы. И среди них —самым ярким был герой этого повествования.

Увлекательно рассказывать о многом, не прибегая к речи, пользуясь лишь мимикой, жестами и телесной пластикой - дело далеко непростое. Для этого нужно обладать незаурядным мастерством. Зато, когда исполнитель искусен и даровит, его мимические сценки способны доставлять публике истинно эстетическое наслаждение.

Мусин учился безмолвно выражать все оттенки человеческих чувств у гения пантомимы Чарли Чаплина. Пантомимический голос талантливого ученика был чист, звонок и предельно ясен.

Пантомима принадлежит к числу древнейших и одновременно самых активных видов искусства. Из пяти человеческих чувств зрение обладает наибольшей силой восприятия. Наш глаз схватывает происходящее на цирковом кругу значительно быстрее, нежели ухо. Это во-первых, а во-вторых, пантомима энергично пробуждает фантазию зрителей, заставляет их думать и додумывать. И что особенно важно, пантомима вызывает в нашем сознании целый ряд ассоциаций: мы домысливаем сущность увиденного, дорисовываем образы и ситуации, дорисовываем так, как нам подсказывает собственный жизненный опыт, знания и внутренний мир нашей души. Именно этим и прекрасна пантомима!

Пантомима интернациональна. Часто она служит универсальным средством общения людей, не знающих языка друг друга. Вот так с помощью жестов смогли объясниться и понять один другого русский этнограф Миклухо-Маклай и папуас из Новой Гвинеи. Ученые-лингвисты вели наблюдение за жестикуляцией разговаривающих людей различной национальности. И вот каков результат. Уроженец Финляндии во время беседы сделал всего один жест; итальянец — 80; фран­цуз — 120. Рекордсменом оказался бразилец: его разговор за то же самое время сопровождался 180 жестами. Вот что значит различие национальных темпераментов.

Художественные возможности у языка жестов гораздо шире, чем у речи. Жесты и мимика не способны лгать, жесты и мимика предельно искренни. Жестикуляция и пластическая выразительность — инструмент клоуна-мима.

Мусин владел этим инструментом в совершенстве. Его виртуозная мимика и гибкое натренированное тело, помноженные на «высочайшее комедийное мастерство, вошедшее в кровь и плоть», - как писал о нем историк цирка, - ставили Мусина над всеми другими клоунами.

Хотелось бы особо отметить необычайную выразительность его ног. «Шарнирные» ноги Хасана были удивительно подвижны, умели выписывать самые замысловатые вензеля и ярко отображать любые эмоциональные состояния.

О знаменитом танцовщике Рудольфе Нуриеве было сказано, что он «обладал уникальной способностью мыслить телом». Эти же слова с полным основанием можно отнести и к Хасану Мусину. Его «мыслящее тело» и безукоризненная мимика сливались в гармоничном единстве.

Этому мастеру смеха удалось преобразить сам лик клоунской пантомимы. Из чисто развлекательной, нередко пошловатой, какой она была до того, он сделал ее содержательной, придал ей смысл и облагородил.

В наши дни искусство пантомимы получило широчайшее распространение: солисты, дуэты, ансамбли, театры пантомимы, фестивали пантомимы, конкурсы пантомимы и даже панто­мима под сводами божьего храма. И в том, что пантомима в цирке обрела живую душу - немалая заслуга замечательного клоуна-мима Хасана Мусина.

Если проанализировать любую клоунскую сценку, то окажется, что в основе каждой из них лежат комические трюки, скрепленные каким-нибудь незамысловатым сюжетом. Обычно в ткань клоунады вплетено от трех до пятнадцати больших и малых КТ (так сокращенно профессионалы называют комические трюки).

Трюк образный язык цирка. Эмоциональный эффект, произ­водимый комическим трюком зиждется на визуальном, то есть на зрительном восприятии. КТ - всегда неожидан и динамичен. Вот к примеру, один из комических трюков, излюбленный многими клоунами. Рыжего послали за пивом — начальство мучит жажда. Но мышление у рыжего особое -- эксцентрическое. «Зачем бежать куда-то, — решает он. Я и не сходя с места, могу все устроить, стоит лишь набрать номер телефона знакомой буфетчицы. И все в порядке — подставляйте посуду... И вот из той самой трубки, по которой он только что договаривался выливается полная кружка свежего пива.

Этот трюк сравнительно длинноватый. А вот КТ, длящийся всего несколько секунд. Мусин ша­гает по барьеру и вдруг оступился. В мгновение ока он растянулся и смешно полетел на опилки.

Восприятие комических трюков не предназначено для глубоких размышлений. Вдумываться в забавные фортеля — пустое занятие. Они вне логического анализа. КТ рассчитаны на живую, сиюминутную реакцию. Да просто это развлекательная шутка, забавный анекдот в действии. КТ всего-навсего — одна из форм разрядки, проявление чувства жизнерадостности, присущее большинству людей.

Многие клоуны для создания комического эффекта громоздят на манеже целые горы бутафории и реквизита. Мусин же предпочитал пользоваться лишь подручными, жизненно-бытовыми предметами, такими, например, как милицейский свисток, как обычный стул, носовой платок, соленый огурец и тому подобное. Он считал, что в этом случае у зрителей создается впечатление будто смешные пертурбации произошли совершенно случайно, произошли здесь, сию минуту. Никому и в голову не приходит, что все это заранее придумано и тщательно отрепетировано.

Многие свои сценки Мусин разыгрывал вооб­ще без бутафории, как скажем к примеру, шуточная миниатюра под названием «Муха», вобравшая в себя множество чередующихся один за другим комических трюков. Вот как разворачивалось действие в этой забавной, мастерски исполненной миниатюре.

... Назойливая муха пристала вдруг к бедняге Чарли Чаплину: вьется над ним, кружит, то на лоб усядется, то на нос спикирует (муха, разумеется, воображаемая). Только согнал ее с лица, как беспардонное насекомое вновь досаждает этому вечному неудачнику. И тогда комик с удивительной мимической выразительностью принимался стыдить нахалку: «Ну, что ты прицепилась! Как не совестно! Ты ж мешаешь мне играть на гармошке. Катись куда подальше! Во! Видите — послушалась. Улетела...»

Маршрут причудливого полета мухи публика видела по взору, каким клоун провожал ее. «Ну, слава Аллаху! Упорхнула. Дайте в руки мне гармонь!» Но едва музыкант растянул меха, как эта неугомонная бестия тут как тут. Казалось, она просто дразнит человека. —«Ну, муха, погоди! Сейчас узнаешь почем фунт лиха!» Клоунская шляпа сложена в виде хлопушки. И началась полная динамики погоня за верткой летуньей. Для этого охотнику, вооруженному шапкой-мухобойкой, приходилось ползать по-пластунски, мчаться во весь дух по барьеру, гоняться за коварным существом на коленях. Но что это? Муха-насмешница облюбовала для посадочной площадки лысину толстяка из первого ряда. Самозабвенно увлеченный охотой клоун уже занес свое оружие над жертвой, вот-вот прихлопнет, как вдруг крылатая шельма перелетела на... бюст миловидной зрительницы, тем самым, порядком смутив, застенчивого от природы Чарли-мухолова...

В эти мгновения было так забавно глядеть на ужасное замешательство коверного; он с таким изысканным артистизмом передавал крайнюю степень неловкости, притом, никакой пошлости, что, казалось, готов от конфуза провалиться сквозь землю.

Мусин отыгрывал щекотливую ситуацию с грациозной скромностью. И в этом проявились его интуиция художника и остро развитое чувство меры.

Осталась далеко позади тревожная пора овладения азами клоунской профессии, когда многое казалось неясным, многое озадачивало и вызыва­ло острые приступы досады от собственной беспомощности. Все это отнимало много сил и почти не доставляло внутреннего удовлетворения,

Теперь он уже твердо стоит на своих ногах.

Теперь его привлекают тонкости циркового комизма, занимает отгадка «секретов» смешного. Накоплен опыт. Творит он уже легко, свободно, вдохновенно, творит с веселой озорной душой. А тонкий художественный вкус помогает не сбиться с пути, служит надежным компасом в плавании по бурным волнам комедийного океана.

На него уже стали обращать внимание газетные критики. В одной из первых рецензий читаем: «X. Мусин смешит без грубости и дешевых пошлостей, какие мы так часто видим на цирко­вом манеже. Молодой артист чувствует зрителей и прочно удерживает их интерес». Отзывы пока еще скромные, но недалеко то время, когда о Мусине-клоуне будут писать крупные литераторы в самых восторженных тонах.

Было интересно следить за тем как растут раз от раза миниатюры Мусина, как они пополняются все новыми и новыми комическими деталями. В этом смысле показательна сценка «Укротитель блох» Сперва она исполнялась в примитивном виде: небыло ни характеров «действующих лиц», ни забавных находок. Это был лишь пунктирно намеченный сюжет. Постепенно костяк обрастал «комедийным мясом». И к тому времени, когда Мусина пригласили выступать в столичном цирке, эта прелестная сценка стала украшением его репертуара.

Лет сто назад среди различных зрелищных предприятий были широко распространены «Блошиные цирки». Один из них фигурирует, как вы. вероятно, помните, в нашем замечательном фильме «Бег». В образе такого хозяина старинного блошиного цирка и представал Мусин.

... Звонко щелкая бичом, укротитель торжествен­но, как и подобает балаганному дрессировщику, представлял почтенной публике одного за другим звезд своего блошиного цирка. (Блохи, как и муха. о которой говорилось выше, воображаемые).

Каждая из них располагалась в персональной коробочке с крышкой, у каждой свой нрав. Пер­вая -- добродетельна, характером бойка, любит свою работу охотно проделывает сальто в воздуха с ладони на ладонь хозяина. После этого незамедлительно отправляется в свои апартаменты.

Открыта крышечка второй коробочки, в ней обитает актриса-привередница. Характер ужасный: ленива, нерадива, вечно отлынивает от работы. С этой — одно наказание. Укротитель приглашает ее исполнить свой трюк, вытренированный с таким трудом. «Прошу на ладонь!» Как бы не так. Она и не подумает покидать свое убежище. Приходится вновь уговаривать строптива. Артист проделывал это так выразительно, с такой внутренней верой, с такой серьезностью, что даже актеры театра и кино, когда им случалось видеть это, открыто выражали восхищение искусством циркового мастера. Уговоры, однако, не помогают. Злосчастный укротитель вынужден щелкать бичом и стрелять в воздух из пистолета. Лишь после этого лентяйка, нехотя, проделывает свое двойное сальто-мортале.

И, наконец, блоха-примадонна, «единственная в мире исполнительница рекордного трюка -тройного сальтомортале». Эту уговаривать не надо. Она вполне осознает свою избранность, свое величие. Да, чувства собственного достоинства ей не занимать. На выход рекордсменке положены ликующие звуки марша. Затем по цирку раска­тилась барабанная дробь.

Дана команда — «Алле-ап!!!»

Но на этот раз капризной и вздорной, как едва ли не все премьерши, знаменитости вздумалось почему-то вместо тройного сальто совершить прыжок за ворот своего грозного властителя...

Ну, а дальше, как вы, безусловно, догадываетесь, с укротителем стало твориться что-то невообразимое: начались судорожные гримасы, подергивания, корчи. Все попытки освободиться от блуждающей под одеждой проказницы безрезультатны.

Схожим образом смешно корчились и гости на великосветском балу в кинокомедии «Король цирка» с участием в главной роли знаменитого французского комика Макса Линдера. По ходу сюжета гам у содержателя блошиного цирка его крошечные артисты случайно вырвались на свободу и нашли пристанище под роскошными туалетами знатных дам и под фраками респектабельных кавалеров...

Что же касается нашего укротителя, то он стал отчаянно извиваться на ковре. В сущности говоря, это были затейливые акробатические перекаты и каскады. Вот он, смотрите, перевернулся штопором на голове, словно ввинчиваясь в землю. И в ту же секунду вновь плюхнулся на спину... Захватывающее зрелище! Только акробату высочайшего класса доступна подобного рода каскадная комбинация.

Прыжки Мусина были воздушны, легки и необычайно динамичны, чему, надо полагать, способствовал его врожденный темперамент. Именно благодаря этому, прыжки Хасана были особо резкими.

Хорошо тренированное тело делало моего друга на удивленье выносливым. А сильные, сухие ноги сообщали ему особую прыгучесть.

В те годы на цирковой арене выступало много отличных акробатических трупп. Обычно, участники номера, чередуясь, демонстрировали в быстром темпе серию прыжков — один сложнее другого. Это были так называемые акробатические окрошки - комбинации из передних, задних, боковых сальто, флик-фляков и других упражнений подобного рода. Нечто вроде перепляса в русском танце.

Неизменно в этих состязаниях принимал участие и Мусин. Его виртуозные комбинации и фантастически стремительный темп позволяли ему соперничать даже с рекордсменами сальто-морталей.

Впечатление от искрометных прыжков Мусина значительно усиливала небольшая прелюдия, какую он разыгрывал перед собственно прыжками. Он искусно изображал из себя самонадеянного, но неловкого акробата. Куражась, он разбегался, однако, скрутить сальто не отваживался. И когда, подстрекаемый друзьями, поборов страх, пытался повторить прыжок, то взлетал высоко в воздух и - комично грохался на ковровую до­рожку. Неудача лишь раззадоривала прыгуна. В пылу азарта клоун разбегался в третий раз и те­перь уже блистательно выполнял сложнейшую акробатическую комбинацию. На его долю доста­вались самые громкие аплодисменты.

Среди многих творческих достоинств Мусина, было одно, о котором мы еще не говорили - его исключительная, из ряда вон выходящая музыкальность.

Пластически совершенное тело этого мастера клоунады было удивительно музыкально. Музыкальной чуткостью отличалось каж­дое его движение. Он как-то поособенному музыкально шагал по манежу, музыкально жонглировал, музыкально поднимался по лестнице.

Отметить человека наде­ленного чувством ритма, будь то эстрадный певец, киноартист, телевизионный ведущий или актер драматического театра, для опытного глаза ничего не стоит. Врожденная музыкальность у людей творчес­ких профессий встречается, к сожалению, не так уж часто.

Фото Л. Бабушкина

Мусина же выделяло, по словам замечательно­го композитора Дмитрия Шостаковича, автора музыки для кинофильма «Приключения Корзинкиной», в котором Мусин сыграл одну из главных ролей... «редкостная музыкальность. Каждый поворот головы веселого клоуна гармоничен, подчинен музыкальному ритму. Даже если он просто идет по коридору киностудии, то и тогда проявляется его музыкальная сущность».

Да, конечно, только музыкально одаренная личность может проделывать свои акробатические номера: балансировать на проволоке, раскачиваться на трапеции под куполом цирка, гоняться за назойливой мухой; только музыкальная душа способна придать любому своему жесту чудесную слаженность и красоту.

К музыкальности Хасана можно отнести, как я полагаю, и исполнение им танцев. Не раз восхищался я его эксцентричными танцевальными выкрутасами. Свидетельствую, что, как танцор, он мог бы дать фору иным профессиональным плясунам. После номера лихих джигитов, он пускался в огневую «лезгинку». Но как! Словно настоящий кавказец. Вместе с цыганским ансамблем жарко отплясывал «цыганочку». А как залихватски выкидывал причудливые коленца! Но, клоун есть клоун: где-то посреди пляски, он высоко подпрыгивал в воздух и неожиданно шлепался носом на доски настила, производя страшный грохот. Цирк замирал. А одержимый плясун, проверив, цел ли нос? — вновь пускался выписывать ногами еще более затейливые кренделя.

«Каждое шевеление пальцев этого артиста музыкально»... «К тому же у Мусина певучее тело»... «Смотреть на него в манеже — это значит побывать на празднике ритма и пластики»... «У коверного Мусина поют руки, поет лицо и все тело» — это лишь малая часть выдержек из газетных рецензии на выступления героя этой книги, клоуна, которого называли «Шаляпиным арены»...

Ранее уже говорилось, что Мусин был виртуозом игры на концертине, казалось, он начинен приятными для слуха мелодиями. Иногда это были грустные, напевные, полные нежных интонаций, иногда игривые, чаще же лирические. Говорили даже, что некоторые из них он сочинил сам.

Игра клоуна на шестигранной гармонике не­изменно сопровождалась шумными аплодисментами. Чем же объяснялся такой большой успех? А объяснялся он эффектом неожиданности. Никто из присутствовавших в цирке не мог представить себе, что этот неудачник, с которым на каждом шагу случаются забавные казусы, способен вот так мастерски владеть инструментом, словно настоящий музыкант на филармонических подмостках.

В дополнение к успеху, это придавало клоунскому образу некий романтический ореол.

Генрих Нейгауз, создатель одной из крупнейших пианистических школ, писал о своем ученике Святославе Рихтере: «Если бы он посвятил свою жизнь живописи, то достиг бы в ней той же высоты, какую достиг в области пианизма». Подобное можно отнести и к Мусину. Отдайся он музыке целиком, безусловно, мог бы стать выдающимся солистом или композитором.

Интересный случай рассказал мне цирковой жокей Александров-Серж, свидетелем которого он оказался. В старом сочинском цирке-шапито во время представления неожиданно погас свет. Вероятно, что-то произошло с электропроводкой.

Образовалась гнетущая пауза. Инспектор мане­жа срочно послал за коверным. Он в это время заскочил в гримировочную комнатенку, чтобы сменить мокрую рубашку... «Мусин накинул на голый торс свой черный клоунский пиджак, прихватил концертину, вышел в манеж на середину и начал играть какую-то задушевную мелодию. И цирк притих. Все завороженно слушали его проникновенную игру. Играл он в тот раз особо вдохновенно. И что интересно, в это время не только я, но и другие артисты, — заключил Александров-Серж, - увидели вокруг фигуры нашего Мусина, поверите ли, какое-то легкое свечение...»

Мусин рассказывал приятелям, что когда впер­вые попал в Казань, его очаровал незнакомый мир, полный национального своеобразия.

С первых же своих выступлений здесь, он сделался кумиром казанцев, чуть ли не нацио­нальным героем. Чтобы посмотреть на него в манеже, приезжали жители отдаленных селений. Огромная популярность принесла ему множество интересных знакомств.

Новые друзья водили его по городу, знакомили с местными достопримечательностями. Хасан с жадностью впитывал в себя острые, возбуждав­шие его творческую фантазию впечатления. Пристально всматривался в яркие картины народной жизни: на рынке, у автобусных остановок, по берегам Волги, на пристанях, в стенах казанского вокзала. Заслушивался народными песнями.

Только теперь он понял, как мало знал об этом самобытном крае, о своих соплеменниках, об их национальном характере, об их своеобразном юморе. Все было интересно, все непривычно, все восхищало, все будоражило дремавшие нацио­нальные инстинкты.

Бродил по городу и один, захаживал на окраи­ны, переправлялся на другой берег Волги, исследовал реку Казанку. Каждое путешествие приносило какое-нибудь приятное открытие.

Вскоре гулять по городу стало затруднительно: едва он появлялся на улице, как его тут же окружала и сопровождала толпа почитателей...

Дни, проведенные в Казани, явились для Мусина глубокой духовной встряской. Богатые впечатления преломлялись в сознании этой щедро одаренной натуры и в последствии благотворно влияли на творчество.

Там же в Казани Мусин познакомился с фольклором татарского народа, с национальными формами юмора. Это стало для него настоящим открытием, оно восхитило и очаровало.

Натура увлекающаяся, он тут же попытался воплотить на манеже некоторые приглянувшиеся виды национального комизма, пропустив их через свое индивидуальное восприятие, через собственный сценический опыт и опыт жизни. В результате родилась одна из самых любимых им сценок, в которой органично сочитались национальный дух и современные приемы клоунады.

Когда-то, во время сабантуев, народные комедианты разыгрывали веселые пьески под названием «мэзэк» (нечто вроде анекдотов), в которые широко вовлекали зрителей и те, по давней тра­диции, охотно становились добровольными по­мощниками артистов и с неизменным увлечением входили в роль.

Для своей сценки Мусин тоже приглашал доб­рохотов из публики. Однако вскоре ему стало ясно, что вызов желающих занимает много временя, тормозит развитие сюжета и снижает ритм. И тогда он стал использовать в качестве помощни­ков униформистов.

Эту забавную миниатюру, смеховой заряд которой был столь высок, что ее тотчас же скопировали другие клоуны, Хасан исполнял после акробатического номера. Он тоже выказывал жела­ние прыгать через живое препятствие. Но для этого нужны ассистенты. Стоя посреди манежа, коверный подзывал к себе униформиста и тот без особого, конечно, желания, нехотя выходил вперед. «Нет, вы только поглядите как этот человек ходит!» — иронизировал клоун и тут же с места ж карьер необычайно смешно передразнивал ленивую походку униформиста. Живой шарж Мусина был так меток и комичен, что зрители заливались смехом.

Далее комик пытался согнуть нерадивого униформиста в пояснице, а тому ну никак не хотелось принимать эту позу. Уламывание строптивца было насыщено множеством потешных деталей; веселое настроение не покидало зрителей: весь цирк сиял одобрительными улыбками. Комический эффект этой затейливой сценки, заключался в тех забавных штрихах, какие артист наносил на свою картину.

... После того как униформист принял нужную позу, коверный подзывал второго, затем третьего, потом четвертого, пятого, шестого, седьмо­го ассистента и каждого заставлял встать в ряд и согнуться. Оглядел свое живое препятствие - вроде маловато. Добавлю еще одного. Восьмому униформисту просто махнул рукой, дескать, иди, займи свое место.

Новоиспеченный прыгун снял шляпу, сбросил пиджак, разбежался и - вдруг решил еще раз проверить — надежно ли препятствие? Подошел к первому, поднял, ухватив за волосы, его голову - порядок. Подобным образом проверил второго, третьего, четвертого - и тут тоже все в порядке; поднял голову пятого, шестого, восьмого - что за оказия! Нет головы... Куда же она подевалась? Может просчитался? Проверю еще раз: первая голова, вторая, третья... седьмая. А где же восьмая?

Вот тут-то и начиналось самое главное — смешные поиски пропажи. Дело в том, что семеро ассистентов встали головами в одном направлении, а восьмой то ли по своей нескладности, то ли озорничая, - головой в противоположную сторону. И когда незадачливый прыгун обнаруживал на месте головы нечто совершенно неподходящее, его охватывало крайнее изумление - куда подевалась очередная голова? Может свалилась? Заглянул под ноги, пошарил глазами вокруг, откинул угол ковра — может туда закатилась? Зажег спичку и при ее свете принялся усердно искать голову, как ищут оброненное колечко...

Наивно? Конечно. Но не забудем: наивность - горючее юмора и комизма. Клоун с детской непосредственностью и той верой, с той серьезностью, с какой мальчишки играют в «казаков-разбойников», а девочки в куклы, проделывал нелепые, на взгляд ортодокса, действия. А вот зрители от души смеялись, они понимали: это не более как игра, простодушная и забавная. И приняв условия этой игры, охотно включались в нее.

Продолжим, однако, описание сценки. Публика видела, что веселые парни просто-напросто разыгрывают этого вечного неудачника. А он, совершенно сбитый с толку, начинал проверку с другого конца. И вдруг обнаружил потерю — О, Аллах! да вот же она!

Неожиданное открытие до такой степени потрясло простодушного чудака, что он рухнул на ковер, как подрубленное дерево... Потом, разумеется, клоун совершал эффектный прыжок-перелет через сооруженное им препятствие. Успех «Потерянной головы» держался на искренности артиста, на его детской непринужденности и слепой вере в вымысел как в правду.

Мусин шел в гору, шел семимильными шагами. Повсюду ему сопутствовал большой успех. Он уже успел выступить во всех столичных цирках и теперь со сплошным триумфом совершал переезды из города в город...

И вдруг перед ним нежданно-негаданно возникла трудноразрешимая задача — сменить сценический образ. Как так? Почему? Чем плох Чарли Чаплин?

Дело в том, что в стране развернулась очередная компания борьбы «с рецидивами буржуазной идеологии». Это коснулось всех видов искусства, но особенно сильный удар пришелся по цирку. Под идеологическим прессингом с манежа начали изгоняться, как чуждые советскому зрителю, фраки, цилиндры, страусовые перья, шелк, бархат, парча, блестки и все такое прочее. В сроч­ном порядке это заменялось комбинезонами, футболками, спортивными трусиками.

Воинственные ревнители «пролетарской культуры» с такой же решимостью ополчились и на буффонадную клоунаду, на эксцентриков и комиков. Газеты и журналы запестрели броскими заголовками вроде этого: «Прочь с арены нелепо размалеванные физиономии клоунов!» Дежурные ораторы, готовые витийствовать по любому поводу, разглагольствовали с трибун: «До каких пор советский зритель будет терпеть на манеже идиотские обливания клоунов водой!»... «Обновленный цирк предает анафеме буржуазное наследие — гоготание и хихиканье над кретиноподобными клоунами-буфф!!!»

Сурово расправились и с коверными, выступав­шими в маске популярных кинокомиков Пата и Паташона, Гарольда Ллойда, Чарли Чаплина. Их смех отнесли к разряду «утробного», «пустого развлекательства, далекого от запросов советского зрителя». «Эти персонажи —принадлежность капиталистического мира. Они совершенно неприемлемы для нас!» - внушали артистам.

На Хасана такой оборот произвел гнетущее впечатление. Он просто растерялся. Началась тревожная пора, полная напряженных размышлений над своим недавним прошлым и будущим. Что же будет теперь? В каком обличье выходить на манеж? Нет, обличье не главное, главное - характер. Какой характер будет у его нового героя? Ах, как было удобно ему существовать в образе неунывающего Чарли с его ребячливой душой! Легко ли отказаться от чаплинской маски, от его веселой натуры, с которой так сжился. Чувства Чарли сделались твоими, его поступки, исходя­щими от тебя самого. «Как только я надевал котелок Чарли Чаплина, я тут же становился им», - сказал Мусин в одном из интервью.

И теперь он должен отказаться от этого, а ведь это почти как отказаться от самого себя. «Между мной и Чарли, — сказал Мусин в том же интервью, — была полная гармония».

Сколько в эти беспокойные дни было раздумий, сколько сомнений, метаний от одного образа к другому, от характера к характеру. Какие только парики, носы, пиджаки не примерил он тогда на себя... И все не то, не то... От бессилия у него опускались руки. Не хотелось ничего делать, ни о чем думать... Но вскоре жизнестойкая природа брала верх и начинались новые лихорадочные поиски.

А может быть вообще не нужно никаких париков, никаких накладных носов. Работай со своей собственной внешностью. А вдруг это не будет смешить публику? А как же знаменитые комики, вспомни: Макс Линдер, Бестер Китон, итальянец Тото, французы: Бурвиль, Фернандель, Де Фюнес, Пьер Ришар? Ленты, в которых они участвовали, обходили экраны всего мира и повсюду веселили и европейцев, и африканцев, и эскимосов. Умели же они исторгать смех, не прибегая к утрированному гриму, к необычным костюмам. Из этого следует, что актер, наделенный комической жилкой, способен смешить и своим естественным видом.

Другое дело сценический характер. Тут уж пошевели мозгами.

В отличие от актеров театра и кино, которым основу образа дадут драматург и сценарист, клоун должен сам сотворить своего героя, сотворить «из ничего, из воздуха». И это, пожалуй, самое трудное в искусстве клоунады. Ведь клоун должен быть не только жонглером, прыгуном, наездником, мимом, но еще и скульптором. Ему надлежит вылепить свой образ. И не просто вылепить, но и вдохнуть в него жизнь, оживить, как оживил свое творение легендарный Пигмалион.

Но и это еще не все. Настоящий клоун должен заставить зрителей полюбить своего героя.

Всю творческую энергию Мусин сосредоточил на переходе к новому образу. К тому времени у него выработались твердые понятия о клоунском облике. Он считал, что одному артисту может нравиться клетчатый костюм, другому - пестрый, ему же - - только черного цвета. На этот счет Хасан говорил: «Костюм не должен быть ярким, яркой должна быть мимика..». Не захотел он пользоваться ни париком, ни накладным носом. Что же касается грима, то будет лишь обводить тушью глаза, подчеркивая их выразительность. «А чтобы придать лицу некоторую характерность, - рассуждал он, -- оставлю чаплинские усики». Мешковатый костюм не первой свежести и мятая шляпа завершили внешний облик нового персонажа.

Сценический характер в основном остался прежним. От образа Чарли он сохранил простодушие и восторженное восприятие жизни. Его герой и дальше будет неудачником, всегда одержимым разрешением какой-нибудь проблемы. Углубятся черты детскости — непоседливость, шаловливость, бесхитростное восприятие окружающего мира.

Все это сложилось в его голове, но как будет на практике? Примет ли публика нового Мусина?

Он был полон сомнений и решил проверить новый образ в городе, где бывать еще не доводилось.

Цирковое начальство пошло навстречу хорошо зарекомендовавшему себя артисту и направило его в Хабаровск.

Хабаровск принял его также тепло, как когда-то Казань, как Москва, как Одесса. Это ободрило Хасана, придало уверенности в себе.

Новый образ день ото дня совершенствовался и, по его собственному выражению, «набирался сил». Одно за другим стали появляться новые средства выразительности. Если в маске Чарли Чаплина он редко прикасался к своему котелку, лишь когда натыкался на кого-нибудь, то вежливо извиняясь, приподнимал его над головой. А вот старенькая шляпа — замена котелку — получила активную нагрузку; клоун превращал ее в мухобойку, обмахивался ею после танца, стряхивал ею опилки с туфель инспектора манежа, футболил, постоянно сдвигал на голове характерным движением — влево и тотчас вправо. Этот неизменный жест, был типичным проявлением порывистого темперамента Мусина и получался весьма забавно.

Мусин в цирке с мальчишеских лет. Каких только клоунов он не повидал. Его цепкая память удерживала сотни сценок, антре, шуток, комических трюков. Иные из них коверный прини­мался разыгрывать безотчетно, по какому-то наитию, в минуты вдохновенных импровизаций. К числу таких сценок принадлежал, например, и трюк с обычными граблями, какими служители арены разравнивают опилки. Суть его состоит в том, что коверный, пересекая манеж, нечаянно наступал на зубья и черенок граблей тут же уда­рял его по спине. А клоун думал, что это сделал кто-то из униформистов. Вот, в сущности, и все ее содержание. Кто автор этого трюка теперь уже никому неизвестно. Трюк переходил от одного поколения клоунов к другому.

Вот этот-то веселый кунштюк, отнесенный к разряду классических, и исполнил однажды Хасан, исполнил совершенно случайно да так успешно, что решил оставить в своем репертуаре.

В цирке и по сию пору старые артисты рассказывают как, с каким выражением лица Мусин подозревал то одного униформиста, то другого, как пытался уличить их, с каким неподражаемым комизмом проделывал это - только и сказать: чародей смеха. Обычно, традиционная шутка с граблями длится каких-нибудь полминутки, у Мусина же разрослась аж минут до пяти.

Из Хабаровска Хасан переехал во Владивосток. Здесь он с первого же дня сделался любимцем публики, стал, так сказать, городской достопримечательностью .

Не прошло и двух недель, как из Москвы пришло распоряжение направить Мусина в срочном порядке по всем циркам Дальнего Востока поднимать упавшие сборы.

Слава о клоуне-весельчаке неслась впереди него. Сколько цирков в тот раз поправило свои пошатнувшиеся финансовые дела, благодаря феерическим гастролям блистательного комика, «творца аншлагов». Забегая немного вперед, замечу, что в годы войны он вновь окажется в этих местах и произведет подлинный фурор, ему будет сопутствовать успех, какой едва ли снился кому-либо из цирковых артистов.

Вторая половина тридцатых годов. Время важных свершений в жизни нашего отечества: успешно завершена научная экспедиция на Северный полюс; в Москве начали функционировать первые станции метрополитена -- «Маяковская», «Площадь Свердлова», «Курская-радиальная»; общественность всего мира широко отметила столетие со дня гибели Пушкина; совершен героический беспосадочный перелет из Москвы до Ванкувера (США); выпущен на экран наш первый полнометражный цветной фильм «Груша Карнакова»; подписан договор с Германией о ненападении.

Это же время ознаменовано и многими художественными достижениями в области отечественной культуры, в том числе и на цирковой арене, чему в значительной мере способствовал выход на экран замечательного фильма «Цирк» (1936). Талантливая лента оказала огромное влияние на дальнейшее развитие искусства смелых, веселых и ловких. За период от 1936 по 1939 годы создан целый ряд значительных цирковых произведений: поставлены крупные пантомимы - «Конек-Горбунок», «Ночь перед Рождеством», тематический спектакль «Теплоход «Веселый»»; состоялась премьера цыганского циркового коллектива. Боль­шая группа мастеров арены удостоена почетных званий, награждена медалями и орденами, среди них и Хасан Галиевич Мусин — орден «Трудового Красного Знамени» - знак отличия высочайшего достоинства, каким в то время отмечали только выдающиеся заслуги.

Татарская пословица гласит: «Нельзя отведать яйцо, не разбив скорлупу». Нельзя насладиться в полной мере пленительным искусством Мусина, не увидев его на солнечном кругу арены. И всетаки, нельзя представить себе его творчество, не описав хотя бы некоторые из тех сценок, которые он исполнял.

Большинство клоунов своему первому выходу на манеж придают особое значение. Главная их цель — сразу же привлечь к своей персоне общее внимание. Поэтому они появляются на манеже шумно, броско, заметно. Кто громко распевая песню, кто, спускаясь с галерки, зычно здорова­ется с публикой, пожимая всем руки, кто обставляет свое появление грохотом. Например, для известного в свое время рыжего Якобино специально ставили в проходе пустое ведро, о которое он спотыкался, производя страшное громыхание...

Мусин же, напротив, возникал тихо, вроде бы даже неприметно, но тем не менее весь цирк замечал его. Возможно, срабатывало некое магическое притяжение...

Известно, что некоторые талантливые актеры обладают в какой-то мере гипнотическим воздействием на зрительный зал. Во всяком случае, Мусин был наделен определенной гипнотической заразительностью. О том же, примерно, говорил и превосходный актер театра и кино Евгений Весник: «Этот цирковой комик умел каким-то образом включать публику в сферу своего магнитного поля.»

Этим, вероятно, и объяснялся секрет его ог­ромного успеха. Каждый вечер Хасан отдавал себя зрителям всего, без остатка...

Впрочем, некоторые клоуны тоже не ленятся, а иные из кожи лезут, чтобы рассмешить публику. Однако, по-настоящему это удается не всем, далеко не всем.

Самый верный способ установить - - смешон коверный или нет — это дать нескольким из них разыграть одну и ту же сценку. И сразу же станет ясно — кто чего стоит.

Вот, скажем к примеру, у каждого клоуна име­ется в запасе нехитрый кунштюк — спотыкание. А ведь споткнуться-то можно по-разному. Идет рыжий по арене, спешит куда-то. И вдруг споткнулся. Это всегда вызывает улыбку. Но когда то же самое проделывал Мусин -- цирк взрывался смехом. В чем тут дело?

Развеселила публику необычайная комичность, с какой запнувшись и лишь чудом удержав равновесие, наш простак оборачивался и внимательно всматривался: -- «Обо что же это я споткнулся? А-а-а, вот, оказывается, обо что!» — на лице его в этот момент было написано беспредельное изумление. Хасан нагибался, поднимал с ковра какую-то невидимую пушинку и сдувал ее в воздух...

Это нехитрое действие актер отыгрывал с такой внутренней наполненностью, так потешно, что удержаться от смеха было просто невозможно.

Или возьмем другой пример. Клоуны у ковра с незапамятных времен после выступления эквилибристов на проволоке разыгрывали шуточную пародию на их номер. Исполнял эту классическую юмореску и Мусин. Но как!

Он прокладывал по ковру бельевую веревку: в его представлении это был тот самый стальной трос, который у эквилибристов натянут высоко над землей. На одном конце веревки комик расстилал свой пиджак, на другом — белоснежный носовой платок. Это «мостики». С них балансеры начинают и заканчивают свой рискованный рейс.

Затем клоун завязывал себе глаза темной лентой и пускался в путь, стараясь изо всех сил сохранить равновесие. Время от времени плутишка приподнимал повязку с глаз, чтобы не оступиться. Но как не подглядывал, а все же, забавно отдалялся с «проволоки» вбок. И, обнаружив, что «сбился с пути», он тут же, с потешной торопливостью возвращался на место. Проделывал Мусин все это необыкновенно серьезно с искренней непосредственностью, и публика поддавалась оча­рованию наивной шутки, схожей с детской игрой. Да, конечно, это была игра, а Хасан -- сущим ребенком, мальчишкой-шалуном.

А теперь зададимся вопросом: что же отличало Хасана Мусина от других клоунов?

Итак, первое отличие. Врожденный артистизм и феноменальное чувство юмора. Он творил легко, вдохновенно, творил с веселой озорной душой. Его бурлящая жизненная энергия, излучаемый им оптимизм передавались зрительному залу.

В одной рецензии искусство Мусина названо натуральным, без каких-либо химических примесей «Комик казанского цирка отличается от многих других комиков, как сливочное масло от маргарина». Когда-то я сравнил в своей статье, опубликованной в журнале «Эстрада и цирк» творчество Мусина с пением птиц - - соловья и канарейки. «Хотя по оперению канарейка нарядней соловья, тем не менее разница между их песнями преогромная. В чем же эта разница? Канарейка поет с чужого голоса, поет то, что услышит. А соловей — всегда свое. Соловей — поэт, а канарейка — подражатель. Потому и цена им несопоставимая...»

Вторая отличительная черта: искренность, вера и непринужденность. Именно это качество и позволило ему выделиться среди коллег.

«Когда он куролесит в манеже, -- читаем на страницах тбилисской газеты «Заря Востока» о выступлении Мусина в местном цирке, — когда он ловко одурачивает инспектора манежа, когда находит остроумный выход из, казалось бы, безвыходного положения - - симпатии зрительного зала неизменно на его стороне. Он обладает способностью вкрадываться в сердце. С ним приятно и весело, как с обаятельным ребенком.»

Ребенок, с его естественной непринужденностью, с его любопытством, с его способностью удивляться, стремлением подражать взрослым, с его, наконец, проказливостью и любовью к играм - стал моделью для Хасана. «Детскость» он сделал доминирующей чертой своего сценического характера. И это третье отличие.

А вот и еще одно авторитетное подтверждение единственности Мусина как клоуна. В альбоме жены Хасана, среди многих фотографий, я видел снимок, запечатлевший известного киноартиста Сергея Филиппова; на обратной стороне размашистая надпись, сделанная рукой дарителя: «Гениальному комику X. Мусину». Такая оценка из уст мастера смеха в высшей степени лестна. Ведь Филиппов и сам, как вы хорошо знаете, комик милостью божьей.

Шли годы. Мусин уже сложившийся мастер смеха. Журналисты берут у него интервью. Художники рисуют на него дружеские шаржи. Он полон творческих сил. О его исключительной способности смешить говорится в посвященных ему эпиграммах.

Говорят про клоуна иного:
Он культурный, тонкий, разбитной.
Я ж скажу о Мусине два слова:
Он — смешной.
Ю. Благов

Бывает, что клоун безумно хохочет,
Но зритель с ним вместе смеяться не хочет.
О Мусине так написать не премину:
Смешон, несмотря на серьезную мину.
Ник. Соколов

Как немногие из наших артистов веселого жанра Мусин обладал клоунским мышлением, иными словами говоря, способностью думать парадоксально, заостренно, алогично. У того, кто умеет мыслить поклоунски дважды два никогда не бывает четыре, но либо пять, либо три, либо семь. У клоуна, по шутливому изречению Леонида Енгибарова, мозги вертятся против часовой стрелки. Приобретший навык мыслить по-клоун­ски, в отличие от прочих людей, способен подмечать в жизненных проявлениях смешное и — что важно! — облекать это в смеховые формы.

Когда читаешь стихи Сергея Есенина, кажется будто написаны они единым духом, в один присест, будто во время работы он не прилагал никаких усилий, все сложилось само собой. По­добное впечатление возникало, и когда видел на манеже клоуна Мусина, суперкомика, способного смешить даже своих коллег-клоунов.

Его актерская техника была столь высокой, а комедийные приемы до такой степени изощренными, что, как правило, это просто не замеча­лось, «не прочитывалось» публикой. Все что происходило на манеже воспринималось как нечто случившееся только что здесь, сию минуту. Юмор его изливался необычайно естественно. Каким образом ему удавалось достигать «эффекта сиюминутности» - - известно одному аллаху. И что любопытно: он обладал способностью возбуждать живой интерес публики к своей персоне с первых же секунд появления на арене.

Комический мир, который Мусин создавал, исполняя свои интермедии, отличался необыкновенным очарованием. Если во время выступления заурядных клоунов-штукарей публика хоть и веселилась, но как-то отстраненно, тогда как смех Мусина рождал соучастие. Мусину-клоуну зрители симпатизировали, сочувствовали, а нередко и просто обожали.

Миниатюры Мусина вбирали в себя весь спектр комедийных приемов, радуя нас изящным остроумием, и одновременно восхищая высотой комедийного мастерства.

Когда я встречаюсь на киноэкране с Жаном Габеном, с американцем Спенсером Треси, с русскими мастерами театра и кино — Василием Меркурьевым, Олегом Борисовым, Олегом Далем, Мариной Нееловой, то не замечаю их актерской игры. Каждый из них до такой степени сливается со своим персонажем, что не видно никаких «швов». То же самое свойственно и Мусину на арене. Как мало кто из клоунов, он проникал во внутреннюю жизнь своего героя, полностью отож­дествлялся с ним, поистине становился тем самым чудаковато-забавным малым, который и рассмешит, и удивит, и порадует, а то и заставит чуточку взгрустнуть.

Герой Мусина — натура импульсивная. Он непоседлив, по-детски наивен и любопытен, не привык рассуждать, зато охотник выкинуть какую-нибудь шутку или напроказничать. Вообще говоря, в его сценическом характере намешена уйма разных черт, которые переплелись словно нити в кружевах: тут вам и простодушие, и скромность, и хитринка, и робость, и шаловливость, и сметливость, и глуповатость. И что еще небезынтересно, персонаж, которого он играл, отличался крайней деликатностью. Этот чудак-человек на манеже был до такой степени учтив, что даже когда натыкался нечаянно на неодушевленный предмет, то обязательно извинялся, галантно при­подняв шляпу.

По ходу его интермедий с ним то и дело случа­лись смешные казусы; он постоянно находился не в ладах со строгими цирковыми порядками, и в первую очередь, конечно, с респектабельным инспектором манежа и с подчиняющимися ему служителями арены, облаченными в униформу. Они решительно пресекали все его попытки своевольничать, что оборачивалось комическими конфликтами, большая часть которых была обусловлена его желанием отстоять свое человеческое достоинство.

Иногда мусинский герой не прочь и сплутовать, что неизменно веселит публику, ибо сценическое плутовство таит в себе изощренное хитроумие, а это хоть кого позабавит.

Мусин умел придать каждому своему действию смысл и значение, соответствующие его сценическому характеру.

Среди многообразия клоунских образов встре­чаются иной раз парадоксальные вещи. К примеру сказать, я близко знал двух отличных буффо­надных клоунов: Коко и Якобино. Они были родными братьями. Но до чего же различались их сценические характеры: Коко — флегматик с заторможенными реакциями, тогда как Якобино, напротив — ярко выраженный холерик или проще говоря, живчик, шустрик, на манеже —полон энергии, неугомонен и предприимчив.

Примерно в том же ритме, что и Коко, жил на кругу арены один из моих любимых артистов - Василий Бартенев, грустный комик. В отличие от него Мусин действовал в ритме Якобино. Хасан Мусин обладал быстро возникающими чувствами, скоропалительными решениями. Ученый сказал бы о его характере: в нем преобладали раздражительные процессы над тормозными. Удивительное чувство ритма в сочетании с врожденным темпераментом придавали всем его движениям грациозность и блеск.

Впрочем, смешить умеют многие наши клоуны. Верно, умеют, да не так, как Мусин. У многих клоунов хорошо развита мимика. Да не до такой степени, как у Мусина. Многие клоуны играют на музыкальных инструментах. Но не столь виртуозно как он на своей шестигранной гармонике.

Выше уже говорилось, что Мусин был спосо­бен занять внимание зрителей на несколько минут, не пользуясь притом ни декорациями, ни световыми эффектами, ни бесконечной пиротехникой, подобно нынешним рокпевцам. И делал это лишь посредством высокого исполнительского мастерства. Хасан мог не только исторгать дружный смех всего цирка, но и волновать, вызывать сочувствие и даже трогать.

Мусин стал главным украшением циркового представления, душой арены. С легкой руки цирковых администраторов за ним прочно утвердился лестный эпитет «кассовый гастролер».

Порой клоуна-мима упрекали за то, что в его репертуаре нет сатиры, что некоторые исполняемые им сценки наивно-глуповаты. Ну, как в этой связи не вспомнить меткое слово итальянского клоуна Жакомино, долгие годы проработавшего в России. Жакомино был в дружбе со многими писателями и звездами театральной сцены. В одном из своих писем Шаляпину итальянец высказал такую мысль: «Самая трудная работа - это хорошо делать глупые вещи». Мусин как раз и был одним из тех немногих, кто умел «хорошо делать смех». Этот клоун был наделен чудесным даром поворачивать вещи и явления таким образом, что они вдруг начинали вызывать коллективный смех. Смех взахлеб.

Мусин в шутку называл себя солдатом мировой армии смехотворов, подразделения которой разбросаны по всей планете. Пожалуй, каждый новобранец этой армии, дислоцированной на нашей земле, в начале службы испытал на себе влияние маршала клоунады Хасана Мусина.

Художественная манера, стиль и характер искусства клоунады, которые выработал этот яркий талант, были столь самобытны, столь многогранны, а успех столь огромен, что невольно воздей­ствовали на художественное формирование цело­го поколения тогдашних молодых клоунов: Олега Попова, Андрея Николаева, Геннадия Маковского, Генриха Ротмана, Василия Мозеля. Едва ли не каждый из них мог бы повторить следом за Борисом Вяткиным: «Как клоун, я происхожу от Мусина». Почитайте мемуары Вяткина «Жизнь клоуна», сколько теплых слов посвящено там лю­бимому артисту: «Он очаровывал зрителя достоверностью чувств, непосредственностью и искрометным комизмом... Лучшие из его реприз отличались глубоким смыслом и подлинным трагизмом». Можно ли выше оценить искусство своего коллеги-учителя!

Юрий Никулин говорил: «У Мусина было такое же тонкое чутье на смешное, как у пчелы на нектар...»

Грузинский клоун А. Тедиашвили: «Для меня посмотреть выступление Мусина, примерно то же самое, что насладиться рюмкой дорогого коньяка...»

Клоун того же поколения Марк Городинский о Мусине: «Когда я видел как он исполняет любую свою сценку, когда я видел как играет его лицо, как играет его пластически выразительное тело - мне не хотелось больше быть клоуном... Я понимал: простому смертному такого не достичь, хоть вывернись наизнанку...»

Впрочем, учениками Мусина считали себя не только цирковые артисты веселого жанра, но и актеры театра, кино, эстрады. Произнесите в ком­пании актеров того поколения имя «Мусин» и тотчас раскатится восторженное — «О-о-о!!!»

Это просто удивительно, сколько людей искусства, крупных художников сцены ходило в цирк лишь за тем, чтобы насладиться филигранным мастерством Мусина!

Я читал и слышал от многих, что Аркадий Райкин, Леонид Утесов, Евгений Весник, Ролан Быков, Сергей Юрский, Георгий Вицин, Нико­лай Рыкунин, Борис Врунов — перечень этот можно продолжать еще и еще - нежно любили комика с гармоникой в руках, выделяя его среди всех других цирковых развлекателей.

Чем же он, скромный коверный, привлекал знаменитостей?

Правдивой жизнью в образе — вот, пожалуй, главное, что покоряло в этом блистательном самородке. Ну, и еще, конечно, особое мусинское чувство юмора, его светлый смех, который Ролан Быков назвал «жемчужным смехом».

Аркадий Райкин в начале своей актерской карьеры чуть ли не каждый свободный вечер проводил в цирке на Фонтанке. «Я впитывал в себя каждый жест Мусина, каждый его взгляд, он был для меня наглядным примером гармонии в тонком и капризном деле, каким является умение высекать живительный огонь смеха». В журнале «Эстрада и цирк» Райкин писал, что ему, приверженцу комедийного искусства были «чрезвычайно полезны уроки комизма Мусина. И хотя в нашем городе и в театре, и на эстраде было много тогда хороших комиков, но смешить естественно, с редкостной непринужденностью умел только Мусин, комик от бога...»

Выдающийся актер театра и кино Василий Васильевич Меркурьев, профессор театрального института, заставлял своих студентов ходить в цирк и учиться у Мусина подлинному мастерству актера.

Комедиограф К. Минц называл Мусина «шелковым клоуном, способным сплетать тончайшие кружева смеха и грусти.»

Популярный актер и режиссер Евгений Весник дал высочайшую оценку творчества Хасана Мусина. Он сказал: «Когда устная молва принес­ла за кулисы нашего театра весть о том, что в цирке появился какой-то необыкновенный клоун, очаровывающий всех, кто его увидит, то чуть ли не весь состав Малого театра ринулся на Цветной бульвар. Ну, а ваш покорный слуга, ясное дело, одним из первых. И действительно, это было что-то особенное, из ряда вон выходящее. А уж кто-кто, а комик комика видит издалека... Потом говорили, что и актеры МХАТа зачастили туда же. Мхатовские старики говорили молодым о Мусине: «Вот кто исключительно верно действует в предлагаемых обстоятельствах, вот кто предельно искренен, вот на ком следует изучать технику актерской игры, ибо это — образец ярчайшего воплощения на практике всей системы Станиславского».

Мусин — один из немногих клоунов, кого мож­но назвать актером внутреннего перевоплощения, кто существовал в пространстве арены по законам драматического театра, тем самым подтверждая известную истину о том, что из всей цирковой труппы лишь клоун такого ранга сопричастен к театральному искусству.

Особо благодарным и горячим почитателем искусства Мусина был Леонид Енгибаров.

По всей вероятности, многие помнят этого замечательного артиста, безвременно ушедшего из жизни в молодом возрасте. Корифея армянского цирка было принято называть клоуном-философом. О его творчестве написано большое количество статей и две книги. Имени Енгибарова периодически проводится Всероссийский конкурс эксцентрики и клоунады.

Так вот, Енгибаров не уставал восторгаться своим учителем —«самым одаренным клоуном планеты», «клоуном, каких еще не рождала земля», «клоуном для клоунов».

Когда Леонид был еще студентом циркового училища, он много слышал об удивительном комике, «способным рассмешить даже колонны, подпирающие купол цирка». И став артистом, дипломированным клоуном, он не приминул воспользоваться первой же возможностью увидеть воочию того, кто сделает его страстным проповедником — «заоблочной высоты мусинского комизма».

Вот как сам Енгибаров описал свою первую встречу: «Это было в минском цирке. Я специально прилетел сюда на день раньше остальных, чтобы застать программу, которую сменял наш армянский коллектив - уж очень хотелось взглянуть на хваленную знаменитость.

Мусин не разочаровал, как это нередко случается, когда ждешь слишком многого... Нет, напротив, этот вечер сделал меня всегдашним обожателем мусинского уникального дарования.»

Хотя к тому времени Хасан уже не поднимался под купол цирка на вольтижерский мостик и не проделывал вместе с гимнастами свои уморительно смешные трюки, уже не скакал на крупе лошади, не включался в номера акробатов, эквилибристов, жонглеров, тем не менее обаяние мусинского мастерства восхитило и покорило.

Енгибаров во все глаза смотрел - как и что проделывает в паузах между номерами маститый коллега. В особенности очаровала короткая сценка, в которой участвовал надменный инспектор манежа. Он сказал Мусину: «А ну-ка, вытяни руки!» Однако коверный не спешил выполнять приказ, ведь он хорошо знал: от этого неверного человека того и жди какой-нибудь каверзы. «Вытяни, тебе говорят!!!» —требовал инспектор. «Видели бы вы, — писал Енгибаров, — как забавно, как выразительно отыгрывал Мусин нерешительность — и подвоха боится, и ослушаться нельзя. Наконец руки вытянуты. И тотчас вероломный партнер влепил простаку звонкую пощечину. Ну, кто бы мог подумать, что этот вечный неудачник, морщась от боли, примется потирать не щеку, а... руку. Когда я это увидел, я аж всплеснул руками от восторга. Вот образчик тонкого двупланового юмора, вот типичный пример эксцентрического переосмысления.»

Енгибаров смотрел на Мусина влюбленными глазами человека шестидесятых годов, за плечами у которого уже был опыт мастеров смеха своего времени, а также богатый исторический опыт творчества клоунов прошлых лет. Все, что проделывал на манеже этот живой, чудаковатый, на редкость подвижный и предприимчивый человечек было, на взгляд молодого клоуна, венцом комедийного мастерства, высшей степенью художественности и гармонии.

По окончании того памятного представления, Леонид, предельно взволнованный, ворвется в гримировочную своего кумира с пылкими словами благодарности. Они проведут вместе долгую ночь - старший метр и его юный почитатель. И тот и другой импульсивны и разговорчивы, когда им это интересно. Оба —компанейски-общительные, оба - любители застолий, ни тому, ни другому не занимать темперамента, веселости и жизнелюбия. Было видно, что они понравились друг другу.

До самых последних минут пребывания Мусина в Минске, Енгибаров будет неотлучно находиться возле него, как некогда и сам Хасан возле Кенсарина-Лерри. Молодой коверный Армянского цирка был прямо-таки околдован богато одаренным учителем-коллегой.

Встреча оставила в душе Леонида неизгладимый след. Пройдет время, он уже сам сделается прославленным мастером арены, у него уже у самого будут ученики и тысячи верных поклонников. И вот однажды, когда Армянский цирк приехал на гастроли в город на Неве, произошел любопытный случай, свидетелем которого оказался автор книги «Леонид Енгибаров».

...Четверо молодых художников захотели рисовать любимца публики. Место было выбрано необыкновенно удачно: в цирковом фойе. Художники сидели в полоборота к огромному окну, сквозь которое предзакатные лучи мягко высвечивали фигуру актера. Кто-то из рисовальщиков сказал: «Что-то давненько не видно у нас Мусина..». «А кто такой Мусин?» — без особого воодушевления спросила молоденькая, почти подросток художница. «Как?! Вы не знаете Мусина?!» —стремительно сорвался с места натурщик. И принялся с жаром объяснять сколь значителен Мусин как мастер циркового комизма. Леонид просто не мог себе представить что кто-то не видел этого совершенно исключительного артиста. «Да если хотите знать, Мусин — это клоун-легенда. В моих глазах он уже не реальная личность, а миф.»

О Мусине Леонид мог говорить часами, удивляя слушателей глубоким анализом самой сущности творчества этого таланта, который был для него образцом актерской увлеченности; он, как никто другой, действовал на манеже, по выражению клоуна-философа, «с кристально чистой правдивостью». Мусин, как говорил Енгибаров, обладал тонким чувством комедийной детали, комедийной нюансировки. «Вообще у него была комедийная душа».

Близким друзьям Леонид признавался, что всю свою творческую жизнь завидовал Мусину — его умению блестяще играть на концертине и танцевать, точно любимый сынок Терпсихоры.

Как-то раз на вопрос радиожурналиста -- кого Леонид Георгиевич считает своим учителем? интервьюируемый ответил: их было несколько — это кинокомики Бестер Китон, Фернандель, Тати, Альбер-то Сорди, а из цирковых — бог клоунады Мусин...

По высочайшей оценке, какую дал вдумчивый мастер смеха своему учителю, выходило, что тот -«клоун ослепительного комедийного дарования, рожденный, чтобы дарить людям огромную радость.»

Леонид Енгибаров был богато одарен литературно: он автор двух книг и множества рассказов, новелл, миниатюр, опубликованных в различных журналах и сборниках. Среди написанного им - прелестная миниатюра под названием «Чуть-чуть»; он посвятил ее своему учителю. По жанру — это фантастика. Автор перенес действие в следующий —двадцать первый век. Содержание миниатюры сводится к следующему: ученые заложили в самый совершенный компьютер формулу смеха клоуна Мусина. Это был один из тех его трюков, кото­рые принято называть «проходными», то есть, исполнявшимися как бы между прочим. Тот трюк был из самых простых. Хасан стучал косточками пальцев по табуретке, а следом по голове стоявшего рядом респектабельного инспектора манежа. Звук получался совершенно одинаковым. Современников клоуна это очень веселило.

И вот трюк со стуком по табуретке и по голове повторил клоун далекого от нас будущего. И что же? Публика не смеялась. Ученые не могли ничего понять. В чем причина? Ведь компьютер выдал точнейший расчет: интервал между стучанием по табуретке и по голове равнялся трем целым ста двадцати тысячным секунды. Почему же цирк молчал? Клоуну предложили еще раз повторить все в точности. И вновь смеха не было...

Тогда ученые заложили в компьютер старую кинопленку. И что же оказалось? Мусин каждый раз нарочно немного ошибался. Ведь он был гением комизма и не придерживался холодных расчетов. А тот клоун из двадцать первого века строго следовал показаниям компьютера и потому не достигал успеха. Ведь в искусстве все держится на волшебном «чуть-чуть»...

Надеюсь, что читатели, хотя бы в общих чертах уяснили для себя — в чем заключалось отличие Хасана Мусина от других клоунов.

Известный французский мим Марсель Марсо говорил: «Мим должен твердо стоять на земле, но при этом быть с крыльями». Эти красивые слова целиком применимы к блистательному исполнителю «новелл без слов». Он, подобно Антею, мифическому великану, прочно стоял на земле и одновременно воспорял на крыльях творческого вдохновения.

Обаяние потрясающего мастерства Мусина было столь велико, шествие по циркам проходило с таким триумфальным успехом, что это невольно породило целый ряд подражателей и последователей. И очень скоро в искусстве отечественной клоунады получило развитие видовое направление — бессловесный комизм. На манеже, и на эстрадных подмостках воцарился клоун-мим, процветающий и поныне.

Убедительное подтверждение тому — полюбившийся зрителям и ставший уже традиционным Международный мим-фестиваль солистов и малых групп «Раз. Два. Три. Четыре», посвященный выдающемуся клоуну-миму Хасану Галиевичу Мусину, «внесшему, как сказано в правительственной приветственной телеграмме, значительный вклад в развитие отечественного циркового искусства».

Вскоре после того, как по нашим экранам прошел с колоссальным успехом индийский фильм «Бродяга», в Россию приехал автор нашумевшей ленты и исполнитель главной роли Радж Капур.

Побывал он и в Санкт-Петербурге. Большой любитель цирково­го искусства, Капур по­сетил вместе со своим окружением цирк на Фонтанке. Представление очень нравилось гостям. Они дружно аплодировали каждому номеру и зара­зительно хохотали над шутками Хасана Мусина.

Выступление талантливого коверного произвело на киноартистов сильное впечатление. Радж Капур так смачно и аппетитно смеялся, что публика, узнавшая знаменитость, терялась - куда смотреть: то ли на клоуна, своего любимца, то ли на живого «Бродягу», который с таким наслаждением потешался рядом с ними.

«Когда наступил антракт, индийцы явились за кулисы и потребовали, чтобы я повел их к Мусину, — писал в мемуарах режиссер-инспектор цирка Р. М. Балановский. -- Как только делегация во главе с Раджем Капуром зашла в гардеробную, все ее представители, несмотря на тесноту и опас­ность запачкать костюмы, в особенности шелковые сари женщин, немедленно опустились перед Мусиным на колени, а затем стали подниматься и по одному подходить и целовать ему руку.

Те, кто оказались очевидцами этой сцены были смущены до крайности. Что же касается самого «виновника торжества», то он стушевался до того, что готов был провалиться сквозь землю.

Впрочем, такое чрезвычайное, на взгляд наших людей, действие для индусов было делом обычным. В этой экзотической стране из века в век передается обычай — целованием руки выра­жать высшую степень признательности.

Потом гости о чем-то оживленно заговорили меж собой. Переводчица сказала, что господин Капур приглашает актера в Бомбей, на свою киностудию. Он хочет заключить с товарищем Мусиным контракт. Господин Капур хочет снять с участием этого актера серию кинокомедий, тем более, что товарищ Мусин внешне похож на индуса.

За Мусина поспешил ответить «человек во фраке» -- Балановский:

- Передайте, пожалуйста, господину Радж Капуру, что об этом следует договариваться с руководством цирка.

Прославленный мастер индийского кино сказал что-то переводчице.

- Господин Капур изъявил желание сфотографироваться со знаменитым комиком.

У кого-то из группы индусов был при себе фотоаппарат. Сделали несколько снимков.

После того, как гости уехали, за кулисами только и разговору было, что о Радже Капуре, который поцеловал Мусину руку.

У кинокомедии много почитателей. К сожалению, экран не слишком-то балует нас. Веселые, жизнерадостные ленты — большая редкость.

Незадолго до Великой Отечественной войны студия Ленфильм запланировала создать сериал комедийных фильмов. Осуществить этот замысел поручили опытному комедиографу К. Б. Минцу.

Известно: чтобы создать удачную комедию, нужны первоклассные актеры и непременно по амплуа комики. На главную женскую роль выбор пал сразу — Янина Жеймо, актриса огромного обаяния и высочайшего комедийного мастерства. А вот с главной мужской ролью дело обстояло хуже: помощники режиссера и к тому присматривались, и этого пробовали, и на третьего примеряли роль — все не то... Ведь герои должны переходить из картины в картину; они должны полюбиться зрителям. И тут уж промахнуться нельзя никак.

Кто-то сказал режиссеру: в цирке работает замечательный комик Мусин, может, он...

Здесь и начинается новая страница в творчес­кой биографии моего героя. Знакомство с короткой, но такой много обещавшей карьерой киноактера значительно расширит наше представление об уникальном даровании Хасана Мусина.

Итак, в январе 1940 года, в его гардеробной по окончании представления появился автор будущего комедийного сериала в сопровождении двух своих ассистентов. Гость представился и спросил у циркового артиста: случалось ли ему сниматься?

В глазах Мусина сверкнули озорноватые искорки.

- Случалось, конечно, — ответил он. Вот, целый альбом фотографий.

Режиссер пристально взглянул в лицо своего собеседника и пояснил, что речь идет не о фотографии.

- А— а, понял. И это тоже случалось, снимали, дважды, две кардиограммы сердца.

Минц улыбнулся, он оценил шутку комика. Подсев поближе к столику, за которым усталый коверный снимал грим, заметил, что с детства любит цирк и хотел бы поработать вместе и сма­стерить веселую вещицу и непременно смешную, ибо, по его, Минца, твердому убеждению, несмешная комедия, как и несмешной клоун — это все равно, что несладкий сахар.

Мусину были интересны суждения кинорежиссера о комическом на экране и на арене. Клементий Борисович, с которым впоследствии у Хасана сложатся дружеские отношения, развивал свою мысль. - Когда в цирке случается, что воздуш­ный гимнаст вдруг сорвется с трапеции, - говорил он, — то упадет в сетку. Ведь так? А вот когда во время демонстрации кинокомедии не звучит смех, это уже, скажу вам, катастрофа. Комики разбиваются надолго, а иногда и навсегда. Такие случаи мне известны. Мы, комедиографы, — грустно улыбнулся он, —работаем без сетки...

В личности гостя было что-то располагающее. Он оказался человеком веселым и разговорчивым. Из дальнейших слов Минца выходило, что в данном случае опасность удваивается.

- Ведь я собираюсь ставить не просто комедию, а эксцентрическую.

При этих словах он многозначительно поднял кверху палец и скорчил скорбную гримасу.

Понимающие поняли, что это означало. В ту недобрую пору жанр эксцентрики относили к разряду формалистических. А обвинение в формализме ничего хорошего не сулило...

Вскоре Мусину дали сценарий, который он прочитал с большим интересом. Содержание комедии в кратком изложении сводилось к следующему. Молодой начинающий певец, обладатель сильного красивого баса, влюблен в кассиршу, продающую билеты на вокзале — фамилия ее Корзинкина. У девушки доброе сердце, она стремится помочь каждому, кто оказался в затруднении. Естественно, что она принимает деятельное участие и в творческой судьбе своего обожателя, человека робкого по характеру и неуверенного в себе. Молодой певец, несмотря на свое незаурядное дарование, провалился на конкурсе артистов эстрады. Энергичная Корзинкина вызывается помочь своему застенчивому протеже. Обманным путем ей удалось вторично вывести на сцену своего друга. И снова фиаско. На этот раз, впрочем, причина провала не только робость, но и непредвиден­ное происшествие: в тот момент, когда вокалист намеревался взять первую ноту, кто-то нечаянно включил рубильник, и вращающийся круг сце­ны неумолимо начал совершать оборот за оборо­том вместе с певцом-неудачником, роялем и ак­компаниаторшей. Ну надо же! Невезение за невезением...

Но не такой человек Корзинкина, чтобы сдаться на милость судьбы. Напористая поборница справед­ливости, она упорно добивается своего. Боевитой девушке вновь удался ее хитроумный план: сейчас певец в третий раз предстанет перед строгой комиссией. А чтобы в решительный момент вдохновить робеющего поклонника, она нежно целует его... И свершается чудо: окрыленный любовью, он с триумфальным успехом исполняет куплеты Мефистофеля. Завершается эта история трогательной песенкой, которую певец, обретший веру в себя, посвятил очаровательной возлюбленной.

Закипела подготовка к съемкам, которая, как скажет в мемуарах Минц, «напоминала работу в цирке, где нельзя строить свой расчет на творческие эксперименты». Да, конечно, и на манеже, и на съемочной площадке все должно быть выверено с микронной точностью...

Начиная с середины февраля 1939 года, Мусин уезжал на киностудию с утра и возвращался в цирк лишь к началу представления. Только цирковая закалка и помогала ему вести столь напряженную жизнь. К тому же в это время на него свалились дополнительные хлопоты по дому, вызванные радостным событием: любимая женщина родила ему сына, первенца, нареченного Валерием.

Если для партнерши Мусина, обаятельной Янины Жеймо, киностудия —дом родной, она снялась во многих фильмах, то для него здесь все было внове! Киностудия — это особый, замкнутый мирок. На заре кинематографа киностудии назывались кинофабриками, что по размаху производства, обилию различных цехов и по количеству работающих соответствовало такому названию.

Непривычная обстановка в кинопавильоне, суетящиеся декораторы, электрики, устанавливающие прожектора, операторы, колдующие у своей кинокамеры — все это порождало в душе начинающего киноартиста дискомфорт. Первые два-три дня во время съемок он чувствовал себя здесь, как говорится, не в своей тарелке. Здесь все было иначе, нежели в цирке. А главное -- отсутствовал контакт со зрителями. Тот самый контакт, который заряжает артиста, и без которого он, что птица без крыльев. Контакт с публикой, как любил говаривать Мусин - это флюиды, особые, невесомые токи, которые летят по воздуху от артиста в зрительный зал, а оттуда обратно к артисту. Такая двусторонняя эмоциональная связь в особенности важна, когда дело касается смеха. Смешить в пустом зале — задача наитруднейшая, почти неразрешимая. Ведь тот, кто смешит, и те, кто смеются, связаны теснейшим образом некой общностью, смех как мало что другое сближает.

И все же Мусин освоился в новых условиях, чему способствовали, во-первых, всегдашняя творческая готовность циркового мастера, во-вторых, его высоко развитые художническая интуиция и фантазия и, наконец, в-третьих, метод работы, предложенный вскоре режиссером. Он сказал:

- Здесь собраны опытные комики. Не хочу стеснять вас жесткими рамками постановочного плана. Убежден, если во время репетиций вы станете свободно импровизировать, таким образом достигнем лучших результатов. А снимать будем наиболее удачные решения.

И дело пошло на лад.

Вот так импровизационно родились у Мусина многие художественные детали и в том числе чудесный комический пассаж — крылья злого духа. Репетируя куплеты Мефистофеля, Мусин, войдя в творческий раж, неожиданно подхватил фалды фрака и замахал ими, будто крыльями парящего над землей демона. Все, кто были на съемочной площадке, дружно рассмеялись. В таком виде эта забавная находка и вошла в картину.

Импровизируя и веселясь, придумывая смешные штрихи, участники фильма «делали смех», по любимому выражению Чарли Чаплина, со всею серьезностью. Это в полной мере отвечало творческим установкам режиссера-постановщика, который считал: смех — дело серьезное, в серьезности и заключается секрет хорошего комического актера. Ни в коем случае недопустимо во время съемки комиковать или пережимать. Позднее он напишет в своих воспоминаниях: «Хорошо известно: если на экране много смеются, то в зрительном зале чаще всего царит молчание... В комедии все дубли -- брак, кроме смешного! Янина Жеймо, Сергей Филиппов, Николай Павловский, Хасан Мусин — как настоящие комики по призванию — играли серьезно». И вместе с тем эти актеры не чурались заостренных приемов лицедейства, что неизменно приводило к комическому эффекту.

Мусин делился с друзьями своими впечатлениями о съемках. По его словам, работать с такой партнершей, как Жеймо, —настоящее творческое наслаждение. Она чутко отзывалась на каждый посыл, мгновенно подхватывала любую подачу, словно мяч в большом футболе. «Только скажу «А», Яня уже произносит «Б».

Янина Жеймо, к слову заметить, тоже родом из цирка. Артистами были ее дед и бабушка, отец и мать, сестры и дядья. Яню выпустили на манеж с огромным барабаном в три года. Дарование девочки проявилось рано: в четыре года крохе уже давали бенефисы, явление уникальное. На афише крупными буквами писали: «Чудо-ребенок. Единственный в своем роде! Спешите видеть!!» К. Минц Воспоминания комедиографа». «Жизнь в кино». «Искусство», М. 1986.

Редкостное дарование «девочки из цирка» высоко ценил и режиссер, ему хотелось, чтобы у Жеймо и Мусина была лирическая песенка, которая проходила бы через весь сериал из одной ленты в другую.

«Я предложил Д. Шостаковичу (Дмитрий Шостакович был композитором этой картины), -пишет Минц в мемуарах, — послушать одну мелодию, которую наигрывал на концертине клоун Мусин. Дмитрий Дмитриевич заинтересовался и попросил меня приехать с Мусиным к нему домой.

Шостакович много расспрашивал Мусина о работе в цирке и потом попросил сыграть на концертине. Один раз, второй, а затем, взяв нотную бумагу, записал. Ему очень понравилась тема мелодии, и вскоре Шостакович представил партитуру песни, которая и прозвучала в финале картины».

...Монтаж и озвучивание подходили к концу, как вдруг на страну обрушилось трагическое событие — война. Город на Неве оказался в блокаде, его отчаянно бомбили. Режиссеру приходилось прекращать работу и вместе с другими сотрудниками студии отправляться рыть противотанковые рвы.

Несмотря на все трудности военного времени, фильм все же был завершен и представлен на суд строгой комиссии, состоявшей из вершителей кинематографических судеб. В просмотровом зале то и дело вспыхивали раскаты смеха. Однако по окончании фильма в ярко освещенном зале воцарилось долгое и грозное молчание, которое каза­лось нескончаемым. Но вот самый главный из состава комиссии изрек тоном, каким у Гоголя «значительное лицо» распекало бедного Акакия Акакиевича. Да, было сказано собравшимся, лента сделана изобретательно, да, в ней много юмора, но... какие могут быть смешки, когда над нами нависла смертельная опасность, враг у ворот Москвы. Выпуск картины придется отложить...

Казалось -- все! Упорный труд стольких людей затрачен впустую. И хотя возражать начальству тогда было не принято, нашлись здравомыслящие и смелые оппоненты. «Именно теперь, в дни тяжких испытаний, -- говорили они,— как раз и нужно показывать комедии, чтобы снимать напряжение, чтобы давать зрителям психологи­ческую разрядку. Для фронтовиков и тружеников тыла юмор станет отдушиной».

И оказались правы.

«Приключения Корзинкиной» показывали в госпиталях, на призывных пунктах, в запасных полках, в военкоматах, в кинотеатрах блокадного Ленинграда. Киномеханики в гимнастерках демонстрировали эту комедию в часы затишья и в полевых условиях -- повсюду ей сопутствовал огромный успех. «Каскад комических трюков, -читаем в мемуарах К. Минца, -- неизменно вызывал у зрителей гомерический хохот». Жизнерадостная лента вызывала прилив сил, поднимала настроение и вселяла бодрость.

Время от времени «Приключения Корзинкиной» показывают по телевизору. И всякий раз с улыбкой следишь за веселыми перипетиями блистательного дуэта — Жеймо и Мусина. Высвеченная экраном комедийная техника моего героя напоминает: как щедро природа наделила этого чародея смеха актерскими способностями. Он вновь и вновь поражает нас мощью своего таланта. В смешном неудачнике проявляется множество оттенков характера: он то доверчив, то наивен, то кроток, то трогательно беззащитен. Порой ему удавалось возвышаться до трагического звучания. Не менее убедителен актер и в торжествующем финале этой смешной истории. Сколько экспрессии в его демонически сверкающих глазах, когда он с блеском исполняет наконец знаменитые куплеты Мефистофеля! Только истинному таланту дано такое полное перевоплощение в образ злого духа.

Увы, столь удачный старт не имел серьезного продолжения. Многообещавшее комедийное да­рование Мусина так и не смогло развернуться на экране в полную силу... Сперва война, а затем тяжелый недуг этого таланта помешали продолжить задуманную серию.

Как жаль, как все-таки досадно, что его мало снимали! Правда, Ролан Быков пригласил Мусина участвовать в своем фильме «Айболит-66». Здесь он сыграл роль старшего разбойника, однако работа оказалась малоинтересной.

А ведь этому мастеру нужны были не эпизодические роли, в которых не проявиться ак­терскому дарованию, он достоин ролей специально написанных для него, ибо юмор Хасана Мусина на редкость органичен, а спектр комедийных приемов до такой степени многогра­нен, что, право, сложись обстоятельства более благоприятно, он наверняка мог бы встать в один ряд с такими корифеями комедийного жанра, как Юрий Никулин, как Георгий Вицин, как Сергей Филиппов, как Савелий Крамаров, как Михаил Пуговкин.

Мы познакомились с творчеством замечательного клоуна. А каким он был в жизни? Что любил и что ненавидел? К чему и к кому питал пристрастие? Какие имел наклонности? К каким делам был расположен, к каким нет? Как относился к людям? К деньгам? К женщинам? Словом, что за человек он был?

Еще в начале своего нравственного становления, еще у истоков формирования мира души, Хасану нужно было ко всему прикоснуться соб­ственноручно, испробовать все соблазны жизни, отведать вкус всего, чтобы во всем разобраться и всему узнать цену.

Потом, в результате духовных исканий все наносное отлетит от него, как желтый пух от гадкого утенка.

В жизни он был человеком веселым, жизнерадостным. Натура в высшей степени широкая, открытая, что называется, душа нараспашку. Бессребренник. Мог истратить ползарплаты на билеты и раздать их мальчишкам, что вечно вертятся возле цирка в надежде как-нибудь попасть на представление. Мог отправить дорогую посылку старому жокею или бывшей «королеве воздуха». Постоянно водил с собой в столовую вышедших по возрасту в тираж клоунов, акробатов, жонглеров.

Всегда куда-то спешил. Ел, обычно, на ходу и почему-то стоя на одной ноге. Не раз я замечал, как он в столовой быстро-быстро хлебает суп или борщ, и также быстро съедает второе. Вторых, как правило, брал две порции - - вторую «для Маймочки» — для своей собачонки, которую нежно любил. Вывалит, бывало, из тарелки в газету, бережно завернет и бежит кормить свою Маймочку.

В моем блокноте записан удивительный факт. Но прежде повторю, что покоряющая магия искусства этого первостепенного таланта была так велика и сильна, что его притягательность можно образно сравнить с притяжением магнита. Да, Мусин был, по оригинальному выражению Е. Весника, «магнитообразным». К нему влекло людей, к нему тянулись, знакомства и дружбы с ним искали. Причем, часто среди таковых были именитые деятели искусства, музыканты, художники, литераторы, актеры театра и эстрады. И, что интересно, каждому казалось, что именно он -- самый близкий друг. Этим людям, безусловно, была видна духовная незрелость их любимца, однако воспринимали его таким, какой он есть, и не пытались читать ему нравоучений, и не морализировали.

У Хасана было три любимых города: Владивосток, Казань и Ленинград. В этих городах он снискал такую популярность, так много у него появилось горячих поклонников, в том числе и среди городских верхов, что его чуть не на руках носили. Это просто поразительно, чтобы артиста цирка, коверного, чья профессия обычно малопочтенна — обожали до такой степени!

В городе на Неве ему оказывали особенное внимание, баловали, старались зазвать в гости, засыпали подарками, то и дело присылали пригласительные билеты на всевозможные премьеры и просмотры.

Теперь воспроизведу запись в блокноте.

Незадолго до фашистского нашествия, первое лицо города побывало на представлении. А надо сказать, что в те времена (да, пожалуй, и ныне), если начальство такого ранга соизволило посетить спектакль, будь то в театре или в цирке, то здесь уж вся администрация пускалась танцевать вокруг этого чрезвычайного события. Так называе­мые «правительственные ложи» имели в обязательном порядке примыкающие к ним специально оборудованные комнаты —«предбанники» - как их окрестили записные шутники. «Предбанники» для сего случая обставлялись особо: обслуживать высоких гостей выделялась ответственная персона, нечто вроде официантки. Ну и, конечно, тут же непременный «большой джентельменский набор» - - для начальственных деток и дам —прохладительные напитки, пирожное, шоколад, фрукты и дорогой коньячок для «самих». В антракте господин директор занимал руководство байками и сплетнями об артистах... А случалось и «выбивал» кое-какие блага для своих людей, не забывая, впрочем, и себя.

А теперь вернемся к рассказу непосредственно о том происшествии, точнее о той манне небесной, какая была ниспосланна сверху в тот незабвенный вечер ни о чем неподозревавшему коверному.

Итак, первое лицо, узнав, что этот артист, пленивший его семью и отчасти самого, обитает — подумать только! --в цирковом общежитии не замедлил сделать широкий жест: распорядился выделить ему квартиру. И это в те-то годы!

Приказания начальника столь высокого ранга выполняются без задержки. Вскоре Мусину вручили ключи от квартиры. Да не гденибудь, а в центре — на Невском проспекте. И не с голыми стенами — квартира была обставлена модной мебелью.

Однако прожить там Хасану пришлось недолго: началась война. Ему вручили бронь и предписание отправиться на Урал.

Свою квартиру он оставил молодой акробатке Саше Вороновой. Она ютилась с грудным ребенком в том же общежитии (Мужа Вороновой только что мобилизовали в ряды армии).

Больше жить в своей квартире Мусину так и не довелось.

Долгие годы он колесил по циркам и когда, наконец, в 1948 году цирковой главк вновь направил его сюда, то поселился он попрежнему в общежитии. Комендантша ехидно заметила приезжему: «Так у вас же, говорят, своя квартира..». «Нема, — простодушно ответил знаменитый кло­ун, не слишкомто экипированный на вид. -- Я подарил ее. Им она нужна больше моего...»

Вот уж воистину - бессребреник. Другого слова и не подберешь. В этом смысле Хасан Мусин мог бы сказать о себе словами Майн Рида, книгами которого зачитывался в свои юношеские годы: «Я не сковал себе крыльев из золота, но зато поднялся к вершинам Парнаса».

Положим, бескорыстие, равнодушие к деньгам и прочим материальным ценностям тесно пере­плетались в его натуре с отзывчивостью —свидетельство богатой души.

Хасан был чуток к нуждам других и всегда проявлял готовность придти на помощь любому. В особенности, если это касалось друзей по работе.

Скажем, заболел у жонглеров партнер. «Хасик, выручай!» Порепетирует часа два, а вечером включается в номер и все проходит даже лучше прежнего. Ушел из акробатической труппы парень-допризывник: прислали из военкомата повестку. «Хас, дорогой, поработай пока не подготовим нового партнера. А то у нас не складываются комбинации... » И все умеющий, все постигший, ко всему готовый, во всем искусный артист-универсал, безотказная палочка-выручалочка, вставал на подкидную доску и крутил одно сальто за другим.

Разносторонняя цирковая подготовка позволяла ему свободно входить почти в любой номер.

Поговорите с ветеранами арены, каждый припомнит какой-нибудь случай, когда Мусин с блеском выручал эквилибристов, наездников, турнистов, першевиков, батутчиков — он был горазд в каком угодно жанре.

В его характере было много ребячливого. Однажды я застал Хасана за странным занятием: он стоял в пустом дворе пензенского цирка-шапито с кульком абрикосов и кидал на землю один за другим желтые плоды. Зачем? --не понял я поначалу. Оказалось, что ему, видите ли, доставляло удовольствие глядеть как из-под носка ноги выстреливали косточки.

Мусин был наделен огромным запасом жизненных сил и энергии. Обладал живым проницательным умом. А вот чего не имел даже в малой дозе, так это высокомерия, был открыт и доступен для всех.

Часто бывал непредсказуем, как, впрочем, и многие другие одаренные натуры. Известно: чем крупнее талант, тем больше он загадочен и непостижим.

И еще один штрих. Процветающий клоун совершенно не интересовался политикой. Ни газет, ни книг не читал. А между тем, как ни странно, всегда был в курсе событий, при желании мог на равных поддержать содержательный разговор. «Он был человеком внутренней культуры» — сказал о нем цирковой художник А. П. Фальковский.

По натуре не слишком разговорчивый, Мусин мог, когда речь заходила о близком его душе, необыкновенно оживляться. Если завязывалась интересная ему беседа, он был самым активным... слушателем. Слушать он умел. А это не такое уж частое человеческое свойство.

Тот же Фальковский, говоря об аполитичности Мусина, заметил: «Совершенно невозможно представить себе его членом месткома, обществен­ником, разглагольствующим о героических свершениях любимой партии или о чем-либо в том же духе.»

Хочу оттенить еще несколько живых черт мусинского характера. Это его поразительная рас­торопность и общительность. Он был человеком чрезвычайно компанейским; большой любитель дружеских застолий.

Удивительная вещь, как только я заводил разговор о Хасане, все в один голос отмечали его пылкий, прямо-таки вулканический темперамент. «И минуту не мог усидеть спокойно. Все время куда-то срывался. Все время ему надо было действовать». Друзья в шутку говорили, что у него сзади пропеллер... Фальковский сказал мне, что не раз пытался рисовать Мусина, но так ничего и не вышло. Почему? «Да уж очень переменчив. Каждую минуту другой. Кому же при такой неустойчивости написать портрет! Ни секунды в покое. Только поднес карандаш к бумаге, глянул, а у него уже совсем другое выражение лица. Нет, упаси бог, писать таких живчиков. Не мужик, а ртуть».

По всей вероятности, тот же самый неукротимый темперамент стал следствием таких качеств его натуры, как чрезвычайная эмоциональность, возбудимость, быстрота реакции. В развитие этой темы приведу еще несколько коротких записей из моего блокнота: «Был скор на решения»... «Был боек мыслью». Между прочим, в словах «скор на решения» - ключ к самой сути мусинского характера, доминирующая черта его личности.

Ну, а врожденная живость ума («боек мыслью») позволяла ему схватывать сущность рассуждений собеседника на лету, все понимать с полуслова.

Да, и впрямь, в его тренированном теле бурли­ла неистовая душа, что в сочетании с вулкани­ческим темпераментом делало жизнь этого актера какой-то сумасшедшей круговертью. Непоседлив и переменчив, как погода в Заполярье, он постоянно находился в движении, вечно куда-то устремлялся.

Однажды мы встретились с Хасаном в Тбилиси и пошли погулять по городу. Остановились на берегу Куры. Кивнув на быстрое течение, он неожиданно сравнил себя с рекой: «Я, как она — все время куда-то спешу». Мне понравился этот образ и я добавил: «И все отражается в тебе как в этих водах...». Да, действительно, Мусин, наделенный необыкновенной чувствительностью, впитывал в себя все впечатления подобно губке. Он обладал способностью быстро и целиком вживаться во все, с чем сталкивала его жизнь. Возможно, что эта самая способность и позволяла ему столь полно вживаться в характер своего сценического героя, что придавало этому образу такую удивительную достоверность и доходчивость.

По складу души был человеком увлекающимся, постоянно кем-нибудь или чем-нибудь очаровывался. Но зато и остывал быстро. Был наделен неумеренными чувственными влечениями. Любил красивых женщин. Имел обширный опыт в любовных делах. Когда видел смазливое личико, глаза его вспыхивали, в них начинали играть веселые чертенята. «В глазах горит огонь желанья»— это о нем, о Мусине.

Обладая остро развитым чувством юмора, в быту, тем не менее, никогда не острил, не рассказывал анекдотов, не потешал свое окружение забавными историями, как, впрочем, и многие другие даровитые комики — Игорь Ильинский, Эраст Гарин, Аркадий Райкин, Сергей Филиппов.

И вместе с тем, умел высоко оценить настоящий юмор своих коллег. Мне довелось несколько раз видеть Хасана в зрительном зале —сперва на выступлении клоуна-буфф Николая Лаврова, а потом на эстрадном концерте, где работал попу­лярный эксцентрик Иван Байда. Мусин хохотал громче всех, хохотал заразительно, радостно, всплескивая руками... Публика обращала на него внимание. А он не замечал никого и ничего, кроме своего брата-комика.. Просто поразительная непосредственность!

Не будучи записным остряком и анекдотистом, Мусин, меж тем, принадлежал к числу любителей затейливых розыгрышей, чудачеств, причудливых мистификаций, веселых надувательств. На этот счет цирковые артисты старшего поколения помнят немало историй, связанных с шутливыми проделками Хасана. Он мог, например, облачиться в женское платье и, стоя где-нибудь в людном месте, скрыто, «пулять» в прохожих горохом, выдуваемым из трубочки, подобно охотнику-папуасу. Мог придти в гости к приятелю, позвонить в дверь, а когда хозяйка выходила открывать, то до крайности поражалась, увидев шляпу на... голых ногах. Что такое? Оказывается проказник шутки ради встал на руки... Медом не корми, дай поозорничать.

В работе любого артиста случаются время от времени неожиданные происшествия. А уж с таким неорганизованным человеком как Мусин, казусы приключались сплошь да рядом. Как-то раз он спохватился, что никак не может найти свой бутафорский револьвер. А ему как на беду приспело выходить на манеж заполнять паузу. Ну что ты будешь делать! Впопыхах схватил что попалось под руку — школьный треугольник. Им-то клоун и угрожал «противнику». И что же? на поверку оказалось, что треугольник вместо револьвера вызвал больше смеха. Ах, так, решил коверный, ну, теперь буду целиться только треугольником.

Известен и другой подобный случай. Произошел он в цирке города на Неве. Мусин играл комическую сценку «Патефон» в дуэте с былой звездой буффонадной клоунады — Донато, которому тогда было уже за шестьдесят. Донат Васильевич, к слову заметить, любил молодого комика:

- «Он — как я, тоже экспромтист». — эти слова я услышал от него самого.

Итак, однажды Мусин прибежал к самому выходу, забыв захватить реквизит. Донато смутился: - - «Как же будем без реквизита?» —«А, - беспечно отмахнулся коверный, - - что-нибудь сделаем... » И что бы вы думали? В тот раз смеха было больше. Г. С. Венецианов, художественный руководитель цирка сказал, что так получилось гораздо лучше. С тех пор в этом варианте «Патефон» и исполнялся.

Как-то раз в руки мне случайно попала записная книжка Мусина. Бог ты мой, какой беспорядок! Номера телефонов записаны без какой-либо системы, почти один на другом, страницы испещрены какими-то пометками, перечеркиваниями, записями «вверх ногами» вперемежку со столбцами цифр — вероятно денежные расчеты. Ералашные листы записной книжки — яркое отра­жение характера ее владельца, человека несобранного и разбросанного.

Вообще говоря, странного в его характере хватало. Например, имел привычку в летнее время ездить на подножке вагона, мог проехать таким образом с утра до вечера. Говорил, что для него нет большего удовольствия, чем глядеть как перед глазами каждую минуту меняется картина, ему нравилось первым соскочить с подножки, когда поезд останавливался на очередной станции, купить что-то в привокзальном буфете. Или наскоро съесть тарелку жирного борща. (В те времена такая форма обслуживания пассажиров с проходящих поездов была широко распространена). И раз уж разговор зашел о поездах, приведу воспоминание воздушной гимнастки Елены Синьковской, знавшей Мусина с мальчишеских лет. Она оказалась свидетельницей любопытного случая, которой интересен тем, что высветил еще одну грань личности Хасана Мусина.

Это произошло где-то в середине пятидесятых годов. Опытный администратор-одессит Н. Р. Могилевский «заделал», как принято говорить у профессионалов, гастроли прославленного клоуна по Дальнему Востоку, где он пользовался особо большим успехом. Выступления должны были начаться во владивостокском цирке. Администратор уехал туда загодя, чтобы лучше подготовить пышную встречу любимцу публики.

И вот в назначенный день и час поезд подошел к перрону вокзала. Цирковой оркестр грянул торжественный марш. Добрых две сотни военных моряков и пионеров с букетами цветов, предводи­тельствуемых Могилевским, устремились к вагону, в котором должен прибыть знатный гость.

... Все уже вышли, вагон опустел. Мусина нет...

Экспансивный одессит в отчаянии чуть ли не рвал на себе волосы. Орал на весь перрон: «Пусть у меня отсохнут руки и ноги, чтобы я еще когда-нибудь связался с этой... с этим... человеком!!!»

И в самом деле скандал: у подъезда вокзала ждет «Чайка». Все билеты проданы. Что будет, что будет...

А что же оказалось? Мусин со своим чемоданчиком спрыгнул на ходу и направился прямиком в цирк по знакомой дороге. Вошел через конюшенные ворота так, что его никто не видел, забрался в ларь с овсом и, как всякая здоровая натура, сразу же заснул мертвым сном. Там его и обнаружил глухонемой конюх.

Запомнился ветеранам арены и такой случай, произошедший во время совместной работы в харьковском цирке. Возвращаясь после представления домой, Хасан услышал женский крик - так просят о помощи. Он приблизился и увидел - трое хулиганов грубо пристают к девушке. Нераздумывая, Мусин атаковал насильников. Одному драться с тремя, ясное дело, нелегко, но он был циркачом, ловким, сильным, с молниеносной реакцией. К тому же не терял самообладания и хорошо знал приемы кулачного боя.

Девушка со слезами на глазах благодарила своего спасителя...

Жизнь Хасана протекала в напряженном ритме. При столь больших психических нагрузках, он нуждался в разрядке, в какой-либо отдушине. И время от времени позволял себе немного расслабиться «покейфовать»— как он выражался. И тотчас его окружали поклонники, вовлекая в водоворот праздного времяпрепровождения.

Разгульные почитатели талантов, сколько они загубили -- споив во время застолий -- даровитых актеров, поэтов, певцов...

Не миновала сия чаша и Хасана Мусина.

Давайте перевернем эту невеселую страницу и начнем более приятную. Что примечательного было в его наружности?

Ответ на этот вопрос можно найти, рассматривая фотоснимки, иллюстрирующие книгу. Но полного представления они не дадут.

На арене, в мешковатом клоунском костюме коверный производил впечатление человека тщедушного, немощного даже хилого телом. На самом же деле он обладал крепкой мускулистой комплекцией. Когда мне случалось вместе с ним бывать на пляже, приятно поражала складно скроенная пропорционально развитая фигура - тугой комок мышц. Сухощав и жилист, силен и вынослив, Мусин своим сложением напоминал хорошо тренированного боксера в легком весе.

И еще один штрих к описанию его внешности - удивительные глаза: большие, жгуче-темные, поблескивавшие, они резко выделялись на смуглом лице этого человека. Взгляд Мусина отличался такой пронзительностью, был так остер и горяч, что казалось, будто прожигал тебя насквозь.

Глаза Мусина... Каким живым огнем они светились, как умели вспыхивать заинтересованным вниманием! Как округлялись от удивления! Какой нежностью загорались, когда глядели на красивое женское лицо! «Таких глаз, способных сказать все и обо всем, —заметил цирковой художник, — я еще не встречал».

Не менее привлекательной была и его улыбка - полусмущенная и, одновременно, таящая озорную лукавинку. Вот какими эпитетами можно было бы определить улыбку Хасана: доверчивая, раздумчивая, искренняя, ласковая, светлая, скромная, шельмовская, детская, радостная, кроткая, уютная...

И что примечательно! Сколько о Мусине ни говори, все равно будет мало. И тем не менее, личностный портрет его был бы неполным, если не сказать еще об одной черте мусинского характера — о любви к детям.

Акробаты, клоуны, наездники, вступившие ныне в пору зрелости, вспоминают, что когда были «мелкотой», то постоянно ходили табунами по пятам за «дядей Хасей», таким, по их словам, милым, таким забавным на манеже, так искренне расположенным к цирковой ребятне.

Детские сердца безошибочно чувствуют — кто из взрослых равнодушен к ним, кто лишь терпит, а кто, как Мусин, в детворе не чает души.

Он вечно возился с циркачатами, вечно угощал их конфетами и всякими лакомствами. «Бывало притащит, — вспоминает Мариэтта Рудина, - полную коробку мороженого-эскимо - - ешь сколько влезет... Или купит огромную дыню, каждому по аппетитному ломтю...».

Но не это, не только это притягивало к нему мальчишек и девчонок, влекли веселые забавы, какие придумывал для своих баловней неистощимый на выдумку коверный.

Это было живое проявление душевной доброты и широты натуры.

И, конечно же, такого рода пример не мог пройти бесследно. Надо полагать, что те маленькие сыновья и дочери цирковых артистов, вырастая, будут в свою очередь также тепло, подоброму относиться к юной цирковой поросли, как когда-то к ним самим относился обожаемый ими Хасан Мусин.

А вот как охарактеризовал Мусина его сын, тоже клоун. В интервью журналисту «Вечерней Казани» (16.VIII. 1985) Валерий Хасанович Мусин подчеркнул: «В первую очередь отец был человеком противоречивым. Бесконечно терпелив и в то же время вспыльчив, часто по пустякам. Он был добрым и в чем-то требовательным до суровости, особенно к близким. Он совершенно не мог распорядиться личной жизнью, страдал от этого. Отличался упрямством. В чем-то был ограниченным, но... таким многогранным. И, наконец, главное — он был удачлив».

Нередко жизненный и творческий облик актера не совпадают. Случается, что на экране, на сценических подмостках или на арене исполнитель роли героичен, мужественен, благороден, а в частной жизни — обыватель. Великое актерское дарование Мусина и его гражданская позиция, его взгляды и поведение - - вещи несовместимые. Надеюсь, что, исходя из рассказанного о личности героя этой книги, вывод читатель сделает сам.

Таким образом мы подошли к печальным страницам истории его горького падения. Оно происходило постепенно, становясь раз от раза все заметнее и ощутимее. А к пятидесятым годам и вообще приняло характер пагубной страсти. Он уже основательно втянулся в хмельные загулы, уже не мог побороть болезненное влечение к спиртным напиткам. Стал подвержен тяжелым запоям.

Жизнь этого таланта пошла наперекосяк.

Цирковое начальство поставило на нем клеймо — «пьяница».

К тому моменту, о котором пойдет речь, Хасану перевалило уже за сорок. Ему уже трудно крутить «солнце» на турнике, вскакивать в рост на мчащуюся по кругу лошадь, перелетать под куполом с трапеции на трапецию, трудно танцевать и акробатничать — силы уже не те...

Дали знать о себе старые «болячки» - следствие многочисленных падений и травм. Вдобавок сказалась и вечно неустроенная бездомно-кочевая жизнь, вечное безденежье...

Цирк к тому времени пополнился новым поколением талантливых клоунов: заблистали на манеже Олег Попов, Юрий Никулин, Леонид Енгибаров, Андрей Николаев. А тут еще и такое стечение обстоятельств -- почти полностью сменилась цирковая администрация. К руководству пришли люди «со стороны» - - из райкомов, из военкоматов, из органов. Цирковое дело они не знали, да в большинстве и не любили.

И Мусин, с которым «всегда одни неприятности» - - потерял былое расположение, впал в немилость.

Его, вчерашнего любимца публики, стали посылать по третьеразрядным циркам; Хасан называл себя с горькой иронией «ссыльным» «опальным»... Это не могло не отразиться на душевном состоянии гордого, ранимого, знающего себе цену артиста. Сказалось это и на отношении коверного к своей работе: исчез творческий жар, он все меньше и меньше импровизировал, в чем когда-то был так силен. И вообще как-то приувял, потускнел...

Чиновники из главка пустили подлый слушок, будто этот клоун неинтересен зрителям, что он уже конченный, на его письма даже не считали нужным отвечать. Словом, на недавнем кассовом гастролере поставили крест.

Казалось, все! Звезда Хасана Мусина закатилась...

И что печальнее всего, внутренне он смирился со своей участью. Невесело острил на свой счет: «Раньше я поднимал упавшие сборы, а теперь... окурки.»

Неужели ему уже не взлететь на крыльях былого успеха и обожания?

Нет, судьба дала ему еще один шанс.

Но прежде вернемся немного назад. В те годы, когда именитый клоун был в расцвете сил, в зените славы, страна жила за «железным занавесом». Ни о каких выездах за пределы СССР ни одному артисту и присниться не могло. А к концу пятидесятых годов, после известного периода политического потепления, зарубежные гастроли московского цирка стали обыденным делом. Одна за другой выезжали цирковые группы в Польшу, Индию, Сирию, Японию, словом, во все концы планеты. Однако в отделе циркового главка, ведавшем заграничными поездками, укомплектованном бывшими сотрудниками органов, никому и в голову не приходило включить «опального» коверного в какую-нибудь группу.

Вот тут-то судьба и улыбнулась своему избраннику, послав ему спасителя в лице Петра Маяцкого, замечательного мастера арены, одного из тех, кто завоевывал славу отечественному цирку.

Петр Никифорович в ту пору создавал Украинский цирковой коллектив. Следуя завету стариков, гласящему - - «Цирк, как и велосипед, держится на двух колесах: первое колесо -- лошади, второе -- клоуны», позаботился, чтобы и то и другое было представлено в программе коллектива в наилучшем виде.

Но хорошие артисты, как говорится, на улице не валяются. А тем более хорошие клоуны. Маяцкий решил пойти трудным путем: набрал среди участников художественной самодеятельности группу молодых людей, прикрепил к ним опытных режиссеров-педагогов и те подготовили с новичками специальный тематический репертуар. А для полной уверенности в успехе прикрепил к новоиспеченной клоунской группе наторелого в своем деле актера, стопроцентного комика, по выражению главы Украинского коллектива. Кто-кто, а уж Маяцкий знал цену мусинскому таланту. «Пусть зеленые новички поучатся у мастера».

Вот таким образом, в конце 1956 года, воспрявший духом Хасан выехал за границу в составе Украинского циркового коллектива.

Это была первая в его жизни зарубежная гастроль.

Гастроли начинались с Чехословакии. Дебютировали в Праге. И там, как вспоминают очевидцы, произошло нечто вроде чуда. Мусин снискал у пражан триумфальный успех. К удивлению молодых артистов, он стал главным лицом всей труппы, лидером украинского коллектива.

Если воспользоваться выражением Жванецкого, то можно сказать, что жители Праги не менее чем одесситы обладают «юморочувствительностью». Мусин понял это с первых же минут пребывания на арене.

Смех, вызываемый интермедиями коверного нарастал от выхода к выходу, а после его огнево­го танца превратился в овацию.

На следующий день в пражских газетах появились восторженные отзывы об артистах из Киева. Самые же похвальные слова были адресованы Мусину. Критики отдавали должное его тонкому, человечному юмору; высоко оценивалось мимическое дарование старшого клоунской группы: «Он остроумен, хотя не разговаривает..». «Не произнося ни слова, он «говорит» все...», «Он играет» со зрителями глазами, жестами, с помощью маленькой гармоники». «Он знает как заставить нас, зрителей, от души рассмеяться или немного взгрустнуть.» «Это комик, который в течение краткой паузы завоевывает такой же успех, как и артист, выступающий с самостоятельным номером...» «Свои сценки Мусин проделывал с такой непосредственностью, так естественно, изящно и легко, что каждая из них казалась живой сиюминутной импровизацией». В другой рецензии его назвали Чапеком циркового юмора.

Впрочем, зарубежная гастроль примечательна не столько феерическим успехом Мусина, сколы» теплым отношением к нему всего закулисного персонала: билетеров, капельмейстера, музыкантов оркестра, конюхов, электриков, одним словом, всех тех, кто обеспечивает успех цирковому представлению. В большинстве это были люди уже немолодые, давно, как здесь принято, работаю­щие на одном месте, и перевидавшие на своем веку немало именитых гастролеров со всего света. И потому их душевная приветливость была особенно дорогой.

Записи, в моем блокноте, сделанные во время бесед с участниками гастролей, говорят об исключительном внимании этих людей к Хасану Галиевичу. «Было трогательно видеть с какой теплотой, с какой нежностью относились к нему за кулисами, — рассказывала Надежда Маяцкая. - Не знали куда посадить, чем угодить, ну чуть ли не сдували с него пылинки...». Пародист П. Копыт вспоминал: «Каждый там был с ним так приветлив, так любезен, что, казалось, нет для них гостя дороже, чем наш Хасан...».

Руководитель всех чехословацких цирков Станислав Влчек в рецензии, перепечатанной журналом «Эстрада и цирк» аттестовал дарование Мусина самыми лестными словами, назвав его душой манежа. «Своей сердечностью, - - писал Влчек, - - он делится со всеми нами, делится с нежностью, добродушием и артистичностью. Он так симпатичен в своем поведении и общении со зрителем, что хочется обласкать его за все прекрасное, что он дает нам». И в заключение автор рецензии говорит, что ему «не доводилось видеть лучшего мима на манеже».

Столь абсолютное признание, каким его одарила Прага, оказало целительное воздействие, которое было так необходимо этому человеку в горькую пору травли и унижения.

Последние годы жизни Хасан Мусин кочевал из одного циркового коллектива в другой: из украинского в киргизский, оттуда в татарский, затем в новосибирскую группу «Цирк на сцене». И наконец, нашел пристанище в том же самом городе, где родился, где когда-то началась его блистательная артистическая карьера и где завершится его жизненный путь — в Ташкенте...

Работал в местной группе «Цирк на сцене». Разъезжал по районным центрам, по рабочим поселкам и кишлакам Средней Азии, украшал своими веселыми шутками программу.

Прежде, как уже говорилось, любил поозорничать, любил затейливые розыгрыши, веселые мистификации, теперь же это перестало его занимать. А вот отношение к своей работе оставалось прежним. Встречи с публикой, как и дотоле, радовали его. Без устали разъезжая по окраинам республики, он выступал, затем складывал свои нехитрые вещички в дорожную сумку, что­бы той же ночью, а в лучшем случае утром, перебраться на новое место, для нового свидания со зрительным залом.

И даже в тех труднейших условиях кочевой жизни, представая перед случайной провинциальной публикой, постаревший комик творил с полной отдачей, по-прежнему оставаясь гроссмейстером смеха. Его забавные сценки между номерами становились «изюминкой» концерта.

Однако в бытовом отношении даровитый актер был неустроен: ютился с женой по временным углам, терпя связанные с этим всяческие неприятности. И лишь благодаря счастливой случайности, обрел нежданно-негаданно за каких-нибудь дватри года до кончины, собственную квартиру.

Произошло это следующим образом. В столицу Узбекистана приехал для участия в киносъемках фильма «Двадцать дней без войны» знаменитый мастер арены и киноактер Юрий Никулин, золотой души человек, благородно помогавший многим и многим артистам. Узнав, что его коллега, и в своем роде учитель, не имеет жилья, про­зябает по чужим лачугам, предпринял энергичные хлопоты и в конце концов добился того, что Мусину, к неописуемой радости его горемычной жены, была предоставлена отдельная собственная квартира.

Хасан воспрял духом, ходил по городу счастливый и веселый. Веселый потому, что знал: после путевых мытарств по разбитым дорогам, поездок в нетопленных пригородных поездах, после томительных ожиданий в грязных вокзалах, ночевок в дрянных гостиницах, после всех изнурительных невзгод он вернется к теплу и уюту своего дома. И это грело душу, прибавляло сил.

Итак, герой этого повествования жил никуда не спеша, не строя планов, жил просто, без затей, не мудрствуя лукаво, оставаясь самим собой. Он не размышлял о высоких теоретических проблемах комического, как его ученик Леонид Енгибаров. Не собирался писать мемуары, подобно его коллегам клоунам: Казимиру Плучису (Роланд), Дмитрию Альперову, Петру Тарахно, Юрию Ни­кулину, Борису Вяткину, Василию Мозелю.

Он жил по-прежнему лишь сегодняшним днем. Попрежнему, несмотря на то, что зарабатывал прилично, вечно был без денег — едва появились, тут же и размотал. Его знали во всех злачных местах и он там знал всех. В ту пору он снюхался с каким-то пропойцей, который работал на кладбище могильщиком. Там на земле вечного покоя выпивохи облюбовали заброшенный склеп и устроили в нем притон с потайным «баром.»

Прежде, когда случались запои, клоун быстро приходил в форму и успешно продолжал работу. Теперь же, став рабом непреодолимого желания спиртного, в поисках которого проявлял чудеса изобретательности, он пил, что называется, беспробудно. В подпитии всегда был сдержан. Только много, неудержимо много говорил. Такая у него появилась удивительная страсть. Схватит кого-нибудь за лацкан и говорит, говорит заплетающимся языком. О чем говорит? В том-то и дело, что из-за невнятной речи нельзя было разобрать ни слова. В это время люди избегали встречаться с ним. Раза два я видел Хасана на конюшне возле лошадиных морд: он жарко растолковывал что-то конягам.

Наступил 1982 год — начало эпохи лазерных технологий, персональных ЭВМ, генной инженерии и космических исследований.

Ранней весной этого года до нас -- почитателей редкостного дарования Мусина, дошла печальнал весть: любимый клоун, магистр смеха ушел из жизни.

Смерть настигла его на ступенях лестницы ташкентского циркового дворца, уже полночного, погасившего свои праздничные огни. Мусин пришел сюда либо поздно ночью, либо на рассвете. Здесь его и обнаружил цирковой берейтор первым в то скорбное утро явившийся в цирк. Мусин лежал на пороге, свернувшись калачиком. Был он уже мертв.

Что влекло его сюда? Зачем приходил? Возможно, ноги сами привели его в родной дом, каким был для него, что там ни говори, новый ташкентский цирк. А может, почуяв свой смертный час, пришел проститься с друзьями, с любезными его сердцу животными? Или просто шел подышать напоследок благотворным воздухом закулисья, которое обожал?

Теперь уже об этом не узнать.

Цирковой общественности пришлось, как рассказывали, выдержать целую баталию с директором цирка, человеком пришлым, назначенным на эту должность то ли горкомом КПСС, то ли присланным из органов, как это нередко бывало в практике тогдашних зрелищных предприятий. Общественники хотели провести на манеже гражданскую панихиду, посвященную памяти своего товарища, выдающегося клоуна. Директор же категорически возражал против того, чтобы гроб «с какимто пьянчужкой выставлялся на производственной площадке». Но инициативная группа сумела настоять на своем.

Кому-то из артистов пришла в голову благая мысль — чтобы цирковой оркестр вместо заунывного траурного марша играл живую, задорную мелодию из фильма Чаплина «Новые времена». Под эту мелодию симпатяга Чарли напевал свою песенку с пританцовкой. Все единодушно согласились: да, для Мусина, который когда-то блистал в маске гениального кинокомика это будет в самый раз.

Во время траурной церемонии прощания было сказано много теплых слов о расставшемся с жизнью мастере арены, общем любимце. Потом гроб, усыпанный цветами, подняли на плечи и по старой цирковой традиции пронесли несколько кру­гов по манежу под веселые звуки чаплиновской песенки. Прощание с Мусиным и похороны происходили первого апреля, в день — согласно обычаю — шуточных обманов. Ах, если бы это прощание оказалось всего лишь первоапрельской шуткой...

В Древнем Риме не принято было говорить умер, а только прожил. Хасан Мусин прожил шестьдесят восемь лет насыщенных феерическими взлетами и горестными падениями, славой и хулой, потешными розыгрышами и любовными приключениями, неустроенным бытом и дружескими застольями. Как уже говорилось, друзей он приобретал легко и умел очаровывать их, пил с ними водку и легко забывал, не склонный к глубоким привязанностям.

В цирковых кругах вокруг имени Мусина образовалось нечто вроде устного фольклора, который и по сей день передается от поколения к поколению. Начните расспрашивать о нем, и вам порасскажут с три короба невероятных историй якобы приключившихся с ним.

Неотразимо милый на манеже, в повседневной жизни он был безалаберным и неусидчивым, быстро увлекался и также быстро остывал. В его суматошной и во многом противоречивой натуре удивительным образом уживались небесное добродушие и моменты, когда он терял внутреннее равновесие и взрывался вспышками раздражения, чудовищная разболтанность и трогательная любовь к детям и животным — никогда не забывал накормить и выгулять свою собаку и угощать лакомством дрессированных лошадок; шаловливое настроение нередко сменялось душевной подавленностью. Испытывая полное безразличие к общественной жизни, к делам внутри актерского коллектива и к событиям текущей политики он в то же время обладал сверхъестественным чувством ситуации.

Главным делом его жизни было — смешить. Казалось, сама природа запрограммировала его стать необычайно смешным актером с поразительно развитым чувством комического.

Существует красивая легенда: когда родился Мольер, будущий великий драматург, музы слетелись к его колыбели. Похоже, что Талия, муза комедии тоже побывала у колыбели маленького Хасана и прикоснулась к его сердцу.

В одной из песен, которые так тепло, по-до­машнему напевал с характерной своей хрипотцой Юрий Никулин, говорится о том, что из рукава клоуна вылетает миллион смешинок. Прямо про Мусина.

Сколько представлений на манеже казанского, пензенского, владивостокского, петербургского цирков озарил он своим неистощимым смехом, скольких одарил веселым настроением. Сценическое обаяние Мусина, его высокое комедийное мастерство располагали к нему и детей, и убеленных сединой, и москвичей и привередливых одесситов. Он был единственным в своем роде комиком нашего цирка способным пленить магией своего искусства любую аудиторию, щедро по-королевски разбрасывать из рукавов миллионы смешинок. Мусин был велик в первую очередь своей абсолютной актерской органичностью.

Теперь по прошествии многих лет, с дистанции времени, можно составить некоторое представление о гигантском даровании Хасана Мусина, о высочайшей степени комедийного совершенства этого корифея циркового комизма.

Для меня лично Мусин был актером-комиком, который с самой первой встречи и навсегда выз­вал восхищение своим необычайным, прямо-таки феноменальным даром исторгать раскаты смеха всего цирка. Я не переставал удивляться его необъяснимому, не иначе как небесами данному умению извлекать улыбки из самых заурядных вещей. В моих глазах он был великим комическим актером, способным превращать глупое в мудрое, реальное в сказочное, а сказочное - - в смысл всей нашей жизни. Сценки Мусина не что иное как наивные истории забавного характера, минуты веселой детской чепухи, которые побуждали нас самих становиться на какое-то время детьми. К слову заметить, Мусин сохранил до преклонного возраста в своем характере черты ребячливости. Таким я воспринимал его, таким он казался многим, знавшим его близко.

Я рассматриваю Мусина как блистательного мима, чародея пантомимы — высокого искусства народа, искусства имеющего многовековую историю, искусства, которое он успешно развивал вместе с однокашниками: Алешей Сергеевым, более известным по прозвищу Мусля, с Юрием Никулиным, с Леонидом Енгибаровым. Я любил, когда он брал в руки свою концертину — шестигранную хроматическую гармонику, изобретенную англичанами и играл для себя или для приятелей. Из цирковых людей также мастерски владел концертиной лишь Александр Маслюков, но его игра была академически строгой, суховатой, тогда как Мусин исполнял свои невесть откуда взятые мелодии, проникнутые лирическим волнением, необычайно задушевно, чувствительно, в особенности когда был в ударе.

В нашей памяти - памяти всех, кто знал и любил его, — Мусин будет жить как самый смешной клоун-мим, как беспутный, но чертовски симпатичный человечина, наделенный искрой Божьей, — вкрадываться к вам в душу.

Знаменитый кинодеятель С. М. Эйзенштейн высказал замечательную мысль: человек бессмертен лишь в том личном вкладе, какой он способен внести в общую копилку, «пробегая свой отрезок пути с эстафетой от ушедшего поколения к наступающему». Вклад, сделанный Мусиным в развитие веселого жанра, бесценен. Живительный мусинский юмор ярко выражал содержание искусства клоунады тридцатых-пятидесятых годе». И более того -- самым заметным образом влиял на это искусство и способствовал его совершенству.

Среди клоунов несть числа наследникам мусинских смеховых формул, его художественных приемов, его находок, его исполнительской манеры.

Хасан Мусин, теперь это уже ясно, принадлежит истории нашего цирка. Имя его сохранится в пантеоне лучших клоунов, где и пребудет во веки веке».

ЛР № 071334 от 22.08.96 Подписано в печать 15.02.2000 Формат 70x100 1/32

Печать офсетная Бумага офс. № 1

Печ. л. 3,75 Уч.-изд. л. 4,13 Тираж 300 Заказ 223

Производственно-издательский комбинат ВИНИТИ,

140010, г. Люберцы Московской обл., Октябрьский пр-т, 403.

Тел. 554-21-86

Книга повествует о выдающемся цирковом комике Хасане Мусине, таланте из талантов, каких природа рождает раз в сто лет.

На страницах предстает творчество Мусина и его жизнь, полная превратностей, феерических взлетов и падений.

Автор рассказывает о своих личных встречах с этим даровитым актером-комиком, кого современники называли Чародеем смеха.

НАЗАД