ФЁДОР МОРОЗОВ

Слаженная, словно красивая песня, работа цирковых артистов покоряет зрительный зал, внушая чувство уважения к труду, веру в силы человека, в его безграничные возможности. У зрителей, любующихся задорной ловкостью и отвагой мастера арены, возникает желание быть похожими на него.
Трижды Герой Советского Союза А. Покрышкин рассказывал недавно, как страстно увлекался он в юности цирком: «Помню, на меня произвел огромное впечатление полет Ф. Морозова. Вместе с братом я решил повторить этот номер. Опыт кончился для меня неудачно: сорвавшись с трапеции, я сильно расшибся. Но падение не охладило моего пыла. Я решил стать таким же сильным и ловким, как те цирковые артисты»*.
Каким глубоким должно быть художественное впечатление, чтобы не только удержать на долгие годы в памяти образ полюбившегося артиста, но и вызвать желание подражать ему!
Людям арены старшего поколения отлично знакомо имя Федора Трофимовича Морозова, замечательного мастера одинарного полета, чей прекрасный номер являлся украшением любой программы.
Федор Морозов был отчаянно смелым человеком, изумлявшим своей из ряда вон выходящей отвагой даже профессионалов. Порой казалось, будто он бравирует бесшабашной удалью, пренебрежением к опасности. Им владела своего рода страсть — неудержимое влечение к высоте. Аппаратуру он всегда подвешивал под самый купол — выше некуда. Выступал Морозов обычно без сетки и страховочных поясов, относясь к ним с подчеркнутой не приязнью. Это всегда приводило его к шумным стычкам с представителями охраны труда... «Ну хорошо,— начинал горячиться Морозов,— я напишу расписку: мол, в случае чего — ответственность несу я один». (В те годы эта «крайняя мера» иногда помогала.)
В музее цирка хранится папка с любопытной перепиской, она относится к февралю 1933 года — последним выступлениям Морозова в Ленинграде. Переписка — «докладные» Морозова и требования инспектора манежа — сначала «строгие», потом «строжайшие» — «установить сетку с откосами над всей траекторией полета». Там же в музее можно увидеть рекламные летучки и открытки, где «король воздуха» Морозов изображен в типичной манере той поры — перелетающим с трапеции на трапецию на фоне небоскребов.
*«Советский цирк», 1958 № 1 стр 5
От выступления Морозова, так восхитившего молодого Покрышкина, веяло подлинной цирковой романтикой. Невозможно было оставаться равнодушным, наблюдая, как легко проделывал он свои бесстрашные, дух захватывающие трюки, доведенные до той степени завершенности, когда становится невидимым огромный труд, затраченный на приобретение этой непринужденности.
Под звуки тихой трогательно-печальной мелодии на головокружительной высоте, в самом цирковом поднебесье, передвигался гимнаст, вися вниз головой, от одного конца «штамберта» — металлического стержня — к другому. При этом он как бы небрежно вставлял носки ног в петли, от души улыбался зрителям и шел, оттеняя ритмически-маятниковым колебанием тела, красоту эффектного перехода. Так Морозов добирался до трапеции, и ему подавали стул. Обыкновенный венский стул, который он устанавливал двумя задними ножками на гриф трапеции и осторожно, в полной тишине усаживался на это неустойчивое сооружение. Совершенство баланса Морозов подчеркивал, опуская книзу руки и находя «мертвую точку» лишь легким покачиванием ног.
И вдруг там, в вышине, гимнаст терял равновесие. Руки его искали и не находили спасательных веревок и трапеции. Стул начинал клониться назад, еще секунда — и все это грохнется на арену. Короткий вскрик зрительного зала. Но в самое последнее мгновение неведомо как артисту удавалось зацепиться подъемом ног, словно стальными крючьями, за трапецию. Это Морозов проделывал неподражаемо. Его воздушный номер был сложен по своему построению. В нем гармонично сочетались балансирование — «мертвая точка», хождение по петлям и полные изящества динамичные перелеты с трапеции на трапецию. И не просто перелеты, а усложненные пируэтами и сальто-мортале, требующими от исполнителя серьезной подготовки. Очевидно, именно это и позволило А. Покрышкину назвать полет «высшим пилотажем цирка».
В быту Морозов был немногословен и сдержан. Но это до той поры, пока речь не заходила о дорогом его сердцу «воздухе» — воздушной гимнастике. «Штамберты», «растяжки», «дистанции» — все это было его стихией. Здесь он был как рыба в воде. Об этом мог много говорить и спорить.
Среднего роста, коренастый, всегда аккуратный, даже чуть щеголеватый, он всюду появлялся окруженный мальчишечьими стайками. Мальчишки обожали его, И он любил с ними возиться, учил их стоять на руках, делать сальто. Может быть, потому, что сам прошел суровую школу циркового ученичества с его неписаным законом: «За битого двух небитых дают»,— считавшимся основой обучения. Учителем Морозова, как сам он рассказывал, был гимнаст Фомин, подвизавшийся в маленьких провинциальных цирках. Порол своего воспитанника учитель нещадно. Не выдержав побоев, Федор сбежал куда глаза глядят.
Жанр, в котором выступал Морозов,— одинарный полет — был весьма распространенным в наших цирках вплоть до начала тридцатых годов, когда его вытеснили групповые полеты и воздушная гимнастика на новой, отвечающей духу времени, «авиационной» аппаратуре.
В цирках Средней Азии постоянным участником программ был полетчик Меньшиков. Там же выступал Петр Поспелов — «человек-небоскреб», как его рекламировали в афишах. Популярными в цирках и садах были полеты Квятковского, Молчанова. Первоклассными техниками считались Песчинский, Чернов, Перевозчиков и особенно гимнаст Красовский. Я хорошо помню его выступления. Когда создавалась пантомима «1905 год», его пригласили участвовать в ней. Он исполнял роль рабочего. Это был один из самых ярких эпизодов. Как выразительны и доходчивы были сцены погони, где рабочий вместе со спасенными листовками-прокламациями пролетал на канате из одного конца цирка в другой, оставляя преследующую его ватагу городовых «с носом». Эта роль, требующая незаурядного гимнастического мастерства, как нельзя лучше подходила Красовскому. В своей синей блузе, под которой угадывалось мускулистое тело, Красовский с его худощавым мужественным лицом создавал образ волевого, энергичного революционера.
Следует упомянуть еще одного представителя одинарного полета — Веру Дурову. Это единственный известный мне пример, когда женщина солировала в таком невероятно трудном, требующем особых качеств номере. Дурова пришла в цирк из самодеятельности. До этого она была фабричной работницей. И что характерна, она всегда сама вешала свою аппаратуру. Жизнь этой одаренной гимнастки окончилась трагически: она разбилась во время представления.
Та же участь постигла и Федора Трофимовича Морозова.
Это произошло в Харькове. Вот как писала об этом газета «Правда» в номере от 1 июня 1936 года: «30 мая в день открытия летнего сезона на стадионе «Динамо» в Харькове выступал известный цирковой артист Федор Морозов. Исполняя сложный номер — полет с двадцатиметровой трапеции,— Морозов поскользнулся, сорвался с трапеции и упал мимо сетки. Морозов разбился насмерть».
Мне известны подробности гибели Морозова, так как я приехал в Харьковский цирк несколько дней спустя после трагического происшествия, о котором в городе было столько разговоров.
Последнее время Морозов чаще всего выступал в садах и парках на открытом воздухе. Он имел специальные очень высокие металлические мачты, на которых крепилась его аппаратура. В тот день, как рассказывали, моросил дождь. Трапеции были влажными. Морозову предлагали отказаться от выступления. Но не таков человек был Морозов — артист по призванию, разве мог он пренебречь желанием тысяч людей, заполнивших стадион. Как обычно, он уверенно взобрался наверх. Первая часть номера прошла успешно. При перелете с трапеции на трапецию его рука соскользнула с мокрого металла...
Так нелепо оборвалась в самом расцвете творческих сил яркая жизнь великолепного гимнаста. Его творческий путь был незаурядным и оставил добрую память о себе в истории отечественного цирка.
Пусть молодое поколение артистов знает и помнит тех, чьим мастерством и искусством восхищались тысячи советских людей, о ком с такой теплотой вспоминает прославленный летчик. И вот что важно добавить: рассказывая о Морозове, Покрышкин подчеркнул, что страстное желание «стать таким же сильным и ловким, как те цирковые артисты», привело его в спортивный зал к занятиям на гимнастических снарядах. «Эти занятия, любовь к которым пробудил во мне цирк,— говорит герой-летчик,— очень помогли в жизни, в моей профессии».
Искусство, которое помогает жить, влияет на выбор профессии,— может ли быть для мастеров цирка большая награда, чем это свидетельство!